Источник: http://oldvostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XX/Buchara/1904.3.htm
Часть 2-я
Отчет секретаря Российского политического агентства в Бухаре А. Черкасова о командировке в Припамирские бекства Бухарского ханства в 1904 г.
IV
Напутствуя меня при отъезде моем на Памиры, г-н политический агент указал мне на необходимость, вместе с неуклонным преследованием целей, указанных в письменной инструкции, попутно ознакомиться с экономическим положением и бытом населения Припамирских бекств и выяснить истинные причины волнений горцев, причинивших за последние годы немало тревог императорскому правительству и е. в. эмиру бухарскому.
Как я имел честь докладывать выше, мне, еще не достигши Западного Памира, пришлось встретить целую толпу таджиков с Гунта, Шах-Дары и из Вахана, которые, потеряв всякое терпение, бежали из бухарских пределов на наш Памирский пост, в надежде, что русское правительство разрешит им поселиться в Ферганской области. Вдали от бухарских чиновников и ноукеров, имея возможность беседовать со мною на персидском языке без посредства каких-либо переводчиков и видя доброжелательное к себе отношение с моей стороны, таджики, вначале раболепные и с каждым моим словом соглашающиеся, весьма скоро освоились со мною и откровенно высказали мне причины, побудившие их покинуть семьи, дома и поля свои и искать приюта в России. Обвинения, предъявленные беженцами к бухарским властям, были тяжки, и я откровенно сказал моим собеседникам, чш не мщу им верить до тех пор, пока не ознакомлюсь с положением дел на месте. Таджики высказали уверенность в том, что действительность превзойдет худшие мои ожидания. И они оказались правы.
При вступлении в пределы населенной оседлыми горцами области, крайняя бедность населения сказывается, прежде всего, видом его полей. Между обломками гранитных скал, пересыпанными крупными и мелкими булыжниками, появляются клочки тщательно обработанной земли, засеянной ячменем. Почва тощая, песчаная, перемешанная с камнями. Много их лежит грядами на межах, но очистить свою ниву совершенно таджику, очевидно, не под силу. Есть обработанные участки поразительные по величине—в 4— 5 кв. саженей. Сразу видно, как дорог и нужен здешнему земледельцу каждый, годный под посев, клочек земли... Вот и жилище таджиков. Низенькие, с плоскими крышами, построенные из тех же булыжников, связанных глиной, без окон, с крошечными дверями — они являют вид крайнего убожества снаружи и едва ли не большего внутри. Две таких хижины вместе, через 80—100 сажен еще группы жилищ, опять промежуток, снова кучка хижин — и так на версту, а иной раз и больше, тянется шугнанский кишлак.
Между группами домов разбросаны обработанные участки. За 70 верст от берега Пянджа сеют только ячмень—другие хлебные злаки здесь не вызревают. По мере спуска ниже по р. Гунту появляются постепенно посевы ржи, далее пшеницы, гороха и бобов, льна и, наконец, в Риваке (30 верст выше Хорога) — проса. По мере увеличения количества сортов хлебных растений, становятся разнообразнее и древесные породы. За ивняком, березой, шиповником и облепихой появляются фруктовые деревья — яблони, орешники, тут и абрикосы. Но земля остается та же — песчаная и смешанная с камнями, всюду встречаются микроскопические нивки, всюду одинаково жалки жилища таджиков. И картина полей и селений, мною набросанная, не изменяется существенно ни в одной из частей Припамирских бекств — одно и то же представляется взгляду и в Шугнане, и в Вахане, и в Роушане, и только с некоторой натяжкой можно сказать, что шугнанцы все-таки немного более зажиточны и владеют более плодородной землей, чем их соседи.
Речные долины Западного Памира занимают площадь около 300 квадратных верст, из которых не более 10% могут обрабатываться. На этом пространстве живет до 14 500 душ горцев, которые сами себя называют таджиками, хотя с таджиками наших среднеазиатских областей, потомками некогда здесь господствовавших персов, ничего общего не имеют ни по религии, ни по языку, ни по обычаям. О религии пэндж-тэн я имел честь докладывать выше. Что касается языков Западного Памира, то предмет этот мог бы дать обширный материал для специального научного исследования. Здесь я упомяну лишь, что в Припамирских бекствах, несмотря на малочисленность их населения, существует три языка, друг на друга не похожих: шугнанский — в Роушане и Шугнане, ишкашимский и ваханский. Общим языком (и родным для населения Горана) служит бадахшанский диалект персидского языка, которым свободно владеет девять десятых населения бекства, не исключая женщин и подростков. Тот же язык служит для письменных сношений; на нем изложены священные книги таджиков, и все грамотные люди в Шугнане, Вахане и Роушане знакомы более или менее с классической персидской литературой. Местные языки собственной письменности не имеют, но фольклор их интересен не менее, чем сами они. Легенды, сказки и песни таджиков, а также своеобразные их обычаи ждут еще своих собирателей и исследователей.
С физической стороны таджики носят явные признаки принадлежности своей к арийцам, и в них почти незаметно примеси чужой, тюркской крови, как напр., в современных персианах. Между таджиками очень много блондинов и шатенов с голубыми глазами. Роста они, по большей части, среднего, худощавы, ловки в движениях, отличаются эластичной, быстрой походкой. Вследствие плохого питания и дурного устройства жилищ, смертность среди детей на Западном Памире очень велика, и зрелого возраста достигают только самые крепкие от природы. В общей массе таджики отличаются красивыми, правильными чертами лица, с живыми выразительными глазами. Среди женщин часто встречаются настоящие красавицы.
В характере таджиков необходимо отличать черты, присущие этому народу по природе, от черт, создавшихся вследствие неблагоприятно сложившихся исторических условий. Таджик сам по себе добродушен, весел, честен, крайне любознателен и сообразителен; необходимость скрывать свою настоящую религию, вынужденное подчинение жестоким и алчным чужеземцам, вечная тревога за свою участь, при раздорах между мелкими наследственными владетелями бекств, сделали таджика хитрым, недоверчивым, осторожным, неискренним и льстивым. Эти несимпатичные черты бросаются в глаза ярко, ибо таджики их именно и обнаруживают при первой встрече с новым для них человеком. Но, при дальнейшем знакомстве с народом, неблагоприятное впечатление скоро изглаживается.
Таджики живут тесными, дружными семьями. Отличаясь не меньшей любовью к маленьким детям, чем все другие восточные народы, таджики их далеко опередили в отношении своем к женщинам, которые играют в семье и общине их совсем иную роль, чем у мусульман. Таджички ходят с открытыми лицами, не исполняют тяжелых работ и не позволяют мужьям себя бить. Если жена идет с мужем, то идет рядом с ним, или впереди его, а не бежит сзади, как собачонка, подобно сартянкам и персиянкам. При более далеких переездах жена сидит на лошади, которую ведет муж, а не наоборот. Почитание детьми родителей и младшими старших, безотносительно к полу тех и других, предписывается религией и выполняется строго.
Внешний быт таджика носит все характерные признаки крайней бедности. В домах всякая обстановка заменяется подобием глинобитных нар, вышиною в аршин от пола, идущих вдоль трех стен жилища. Нары эти устроены в два уступа с тон стороны, где помещается отверстие для очага. Дым очага и дневной свет проходят через четырехугольное окно в потолке, прикрываемое на ночь ставней. Утварь самая жалкая — деревянные чашки своего изделия, такие же ложки, да металлический котелок читральской, по большей части, работы — вот и вся посуда среднего по зажиточности таджикского семейства. С наступлением темноты таджикское жилище освещается свечей, сделанной из стебля особого растения и обмазанного массой из давленного льняного семени. К неуютности таджикских хижин присоединяется крупное неудобство в виде множества насекомых, скрывающихся в трещинах стен и потолка.
Одевается огромное большинство таджиков-мужчин только в недлинный зипун из домотканного сукна с шароварами из привозной маты (бумажный холст). Зимою зипунов надевается два или три, один на другой, а на ноги — шерстяные, дома связанные чулки и «пэхи» — гамаши с калошами из кожи горного козла «кийка». Рубашка — вещь, не часто встречающаяся в Припамирских бекствах. Женщины носят шаровары, сверху — длинную, ниже колен рубаху и четырехугольный кусок материи в виде платка на голове,— все это у большинства из этой же маты, а у тех, кто побогаче — из цветного ситца. Зимой к этому прибавляется суконный зипун, ничем не отличающийся от мужского.
В числе 986 таджикских хозяйств, которые даже бухарские беки признавали «бедными», есть такие, где на десяток мужчин и женщин имеется всего по два комплекта и мужского и женского платья... Совершенно голых детишек в таджикских кишлаках видно сколько угодно. При всей своей бедности таджики гораздо чистоплотнее прочих мусульман, хотя не признают предписанных последним религией омовений. Даже самые жалкие таджикские хозяйства варят для домашнего обихода мыло, конечно, плохое, но вполне удовлетворяющее своему назначению.
Пища таджиков — почти исключительно состоит из хлеба в виде лепешек или мучной похлебки. Яйца, молоко и молочные продукты доступны далеко не каждому семейству, а мясо — вообще редкое лакомство. В Шугнане и Роушане немаловажным подспорьем таджикам служат фрукты — абрикосы, дыни, арбузы, огурцы и тут (шелковица). Тутовые ягоды сушатся и размалываются в муку, из которой, с примесью муки пшеничной или гороховой, печется хлеб, очень невкусный, но, как говорят, питательный. В Вахане, где тут уже не растет и где скота, сравнительно больше, чем в Шугнане и Роушане, употребляется в пищу «крут» — сухой творожный сыр из молока коров и кутазов (яков).
Несмотря на наличность тута и крута, хлеба хватает от урожая до урожая далеко не каждый год. Для Вахана и Роушана нужно считать исключением те годы, когда таджикам не приходится в течение двух летних месяцев питаться травой, той самой травой, которую ест их скот, делая из нее отвратительную похлебку, похожую на коровий помет... Такие голодовки бывают и в других частях Припамирских бекств, но несколько реже.
Техника земледелия поставлена, разумеется, не высоко. Пашут примитивными плугами, запряженными парой волов. Есть хозяйства, не имеющие ни плугов, ни волов собственных. Такие берут и то и другое взаймы у более состоятельных соседей и разрабатывают свои клочки под посев не тогда, когда это нужно, а когда можно. Земля в Припамирских бекствах, как я упоминал выше, довольно тощая, требующая непременно удобрения, но, на беду, у таджиков скота немного, да и тот с апреля по октябрь, за неимением пастбищ в речных долинах, приходится угонять на летовки, в горы. Таким образом, не менее одной трети навоза пропадает без всякой пользы для земледельцев. Сеют таджики в чистом виде ячмень и пшеницу, лен (исключительно для семени), в смеси между собою— рожь, горох и бобы, и, как кормовые травы, в небольшом количестве, люцерну и овес. В годы, благоприятные по атмосферным условиям, как, напр., минувший 1904 г., хлеба по качеству бывают очень хороши.
Жнут хлеб серпами обыкновенного восточного образца и когда он достаточно высохнет в копнах, переносят на токи. Никаких телег на Западном Памире не имеется, при навьючивании на лошадей из снопов высыпалось бы много зерна, а потому таджики осторожно переправляют снопы с нив на токи на собственных плечах. Эти «живые возы», медленно двигающиеся в начале сентября около каждого таджикского кишлака, достигают иногда невероятно больших размеров.
Молотят хлеб азиатским способом: пуская несколько волов топтать разложенные по кругу снопы. Волам при этом обвязывают морду веревкой, чтобы они как-нибудь не съели горсти колосьев. Высшая урожайность хлебов в Припамирских бекствах не превосходит сам-9, но в обыкновенные благополучные годы бывает сам-6, сам-7.
Скотоводство на Западном Памире тоже не стоит на высокой степени развития. Лошадей в общем недостаточно и хороших из них совсем мало. Овцы и козы мелки, рогатый скот плох; волы слабосильны, а коровы мало молочны. В Вахане и на верховьях Шах-Дары имеются яки (кутазы), но в небольшом количестве. Еще того меньше у таджиков верблюдов. Хозяйств, не имеющих вовсе ни лошадей, ни коров, очень много. Без овец, однако, не обходится ни одно семейство, ибо шерсть их нужна таджичкам, как материал для тканья сукна, в которое одеваются горцы, и вязанья чулок.
Обрабатывающей промышленности и торговли, строго говоря, в Шугнане, Вахане и Роушане не существует. Кустарным способом таджики выделывают свое сукно, тесемки, деревянные чашки и ложки, в Вахане также не крашенные грубые паласы, пэхи (национальная обувь), но все это не на продажу, а для собственного употребления. Количество денежных знаков, обращающихся в стране, ничтожно. Небольшие деньги, получаемые таджиками от нашего отряда за доставленные ему продукты, частью остаются в отрядных лавочках, по недешевой цене снабжающих таджиков разною пестрою дрянью, частью же уходят в соседние страны, в Яркенд, Читрал и Бадахшан, в уплату за нужные таджикам мату, металлическую посуду, седла и соль. С Восточным, киргизским, Памиром таджики ведут торговлю меновую, снабжая киргиз хлебом и получая от них кошмы, кожи, недостающее количество овечьей шерсти и т. под.
Таковы в крупных чертах и жизненные условия горцев Западного Памира.
В заключение этой главы я позволяю себе привести некоторые цифровые данные, которые мне удалось добыть путем расспросов. Данные эти не могут, разумеется, претендовать на полную точность, но, во всяком случае, они не далеки от действительности.
1) Шугнан (долины рек Гунта и Шах-Дары и по берегу Пянджа от впадения Гунта до кишл. Сахчарв). Дворов — 468, населения 5650 душ; пахотной земли 1350 десятин (среднее на душу — 0,239 дес.).
2) Горан и Ишкашим: дворов 93, населения 1050 душ, пахотной земли — 340 дес. (на душу 0,323 дес.).
3) Вахан: дворов 113, населения 1600 душ, пахотной земли 478 дес. (на душу 0,298 дес.).
4) Роушан: дворов 629, населения 5890 душ, пахотной земли 003 дес. (на душу 0,153 дес.).
Всего 1303 хозяйства, 14 190 душ населения, 3071 десятина пахотной земли или в среднем 0,216 десятины на душу.
Скота во всех Припамирских бекствах имеется: рогатого около 8500 голов, овец до 33 тыс., лошадей около 800, верблюдов менее 100.
Из 1303 хозяйств в Припамирских бекствах по 8 десятин земли и более имеют всего 37 хозяйств. В Роушане нет ни одного таджика, имеющего такой земельный надел. От 4 до 8 десятин имеют 280 домохозяев, а все остальные, в числе 986, имеют земли менее 4 десятин каждый.
V.
В первые месяцы по фактическом занятии нами Западного Памира (в 1895 году) население его было убеждено, что и впредь оно останется под русской властью, только что его избавившею от сурового двенадцатилетнего гнета суннитов-афганцев. Наши офицеры поддерживали в населении мысль о том, что оно принадлежит к русскому подданству, и известие о присоединении, согласно договору il895 г., Шугнана, Роушана и Вахана к владениям эмира бухарского привело в ужас таджиков, хорошо знавших порядки, царящие в соседнем бухарском Дарвазе, а вместе с тем вселило в них горькое чувство против русских, обманувших их несбывшимися обещаниями.
Опасения таджиков относительно того, что бухарское господство окажется для них не менее тяжелым, чем афганское, к сожалению оправдались в полной мере. Первое время назначенные бухарским правительством беки и несколько мелких чиновников держали себя довольно осторожно,, но затем мало-помалу увеличивали гнет и давали все более и более простора проявлениям своего произвола, влияние же на течение местных дел начальников Памирского отряда, вследствие многообразных причин, год от году уменьшалось. Первый предлог, изобретенный бухарскими беками Шугнана, Вахана и Роушана для того, чтобы начать давить население, была религия последнего. Сунниты-бухарцы считают таджиков еретиками, кафирами, не принадлежащими ни к одной из религии, имеющих боговдохновленные книги (христиане, евреи и сами мусульмане), равными язычникам, а потому лишенными, согласно Корану, всяких человеческих прав. Было много случаев, когда обиженные неправым решением бека ссылались на шариат, и тогда бек объявлял, что (для протестующего, как кафира, шариат не существует: «Сделайся истинным правоверным, сунни, и тогда мы применим к тебе шариат».
Как я упомянул выше, религия пэндж-тэн не признает мусульманского поста в месяце рамазане и общественной молитвы. Бухарцы начали требовать от таджиков соблюдения поста и явки, по зову муэззина, на молитву в приспособленное под мечеть помещение в месте пребывания бека. Не желающих подчиняться этим требованиям штрафуют, а не имеющих возможности уплатить требуемый штраф — беспощадно бьют. Бек Ишанкул в 1901 году выписал было из Бухары мулл для того, чтобы во всех более значительных кишлаках завести мусульманские школы и заставлять население пятикратно в день молиться и соблюдать рамазан. По счастью, тогдашний начальник отряда имел смелость решительно воспретить беку произвести этот эксперимент, который несомненно многих таджиков побудил бы выселиться в Афганистан.
В кишлаке Вамар в Роушане, близ которого живет бек, никто не решается теперь не соблюдать поста или, находясь близ жилища бека, во время призыва на молитву, не пойти в мечеть. В Хороге, где живет амлякдар, очень немногие рискуют не соблюдать поста. В мечеть, во время приезда в Хорог бека, местные жители не ходили, веря обещаниям наших офицеров, что за это им ничего не будет. Но в предпоследний приезд свой в Хорог, в июне 1904 г., бек Мирза Юлдаш-бек без препятствий с чьей-либо стороны оштрафовал нескольких хорогцев под предлогом, что они не ходят в мечеть, чем вызвал сильную тревогу в населении и слухи о том, что русские позволили бухарцам насильно обращать таджиков в суннитов.
Усмотрев влияние, которое имеют на таджиков их ишаны, бухарские беки, в первые годы по присоединении Припамирских бекств к Бухаре, считали нужным привлечь религиозных наставников народа на свою сторону, для чего оказывали им внешние знаки уважения, включили всех их в списки лиц, числящихся на службе эмира и ежегодно получающих от него почетные подарки (ноукеров), а двум — роушанскому ишану Сеиду-Шахзаде-Хасану и поршнифскому Сеиду-Юсуф-Али-Ша — выхлопотали бухарский духовный чин «урака». Видя, однако, что этими средствами не удалось побудить ишанов дружелюбно относиться к суннизму, беки оставили мало-помалу свои старания в указанном направлении, а в 1903 г. бек Мирза-Юлдаш-бек уже открыто стал во враждебные отношения с ишаном Сеид-Юсуф-Алн-Ша и возбудил вопрос о высылке этого влиятельного человека из пределов своего бекства, нисколько не считаясь с тем, что у Сеид-Юсуф-Али-Ша имеется в Шугнане до 2 тыс. душ муридов, для которых их пир — самое драгоценное, что только есть на свете.
Под конец моего пребывания в Шугнане мне пришлось слышать предположения о том, что Мирза Юлдаш-бек поссорился с ншаном умышленно с целью напугать последнего и заставить его искать примирения за более или менее крупную «благодарность». Бек не принял во внимание того, что ишан не мог сознательно подрывать свой авторитет в глазах муридов, идя на унизительную сделку с суннитом.
Возбуждая против себя ненависть населения своим отношением к его религии, бухарские чиновники внушают в то же время таджикам отвращение к себе своею склонностью к разврату и противоестественным порокам. Бухарцы нисколько не желали считаться с правами горцев и очень скоро по своем водворении в Шугнане, Роушане и Вахане начали силою отнимать у таджиков приглянувшихся им девушек, женщин и мальчиков.
Впоследствии, когда среди самих таджиков создался класс бухарских ноукеров, случаи насильственного и безнаказанного захвата замужних женщин участились до невероятной степени. Жаловаться нашим офицерам бесполезно, ибо они не имеют права вмешиваться в подобные дела, относящиеся всецело к судебной компетенции бухарцев, а обращаться к беку — еще того бесполезнее, раз всем и каждому известно, что беки сами первые отнимают женщин и занимаются педерастией. Мирза Юлдаш-бек вскоре по приезде своем в Калаи-Вамар отнял у трех жителей сел. Барзуд в Роушане их жен, насильно держал их у себя почти 2 года, а затем, в сентябре 1904 г., за несколько диен до приезда в Кала-и-Вамар его семьи, прогнал от себя несчастных опозоренных таджичек в одних рубахах. В то же время бек не расставался с бачей — также насильно отобранным у родителей мальчиком с Бартанга. Этого бачу Мирза-Юлдаш-бек привез с собой в Хорог, когда приехал ко мне с своим неудачным визитом.
Бача первые дни ходил гулять по кишлаку в ярком костюме, но хорогцы смотрели на него с таким нескрываемым омерзением, что несчастный вскоре прекратил эти прогулки.
Чиновники Мирза-Юлдаш-бека не упускают следовать примеру своего начальника, и, как известно, каплей, переполнившей чашу терпения ваханцев в 1903 году, было то обстоятельство, что приехавшие в Вахан за получением зякета бухарские чиновники потребовали, чтобы к ним был прислан для известной цели сын зунгского аксакала.
По трудно объяснимым соображениям бухарские власти всегда и во всем старались действовать вразрез с обычаями и склонностями населения. У таджиков испокон веков существовало выборное начало и общинное самоуправление, и даже афганцы предоставляли населению Шугнана, Роушана и Вахана право выбирать своих волостных (минбаши), их помощников (аксакалов), сельских старост (арбобов) и народных судей (казиев). Бухарцы заменили этот веками установленный порядок ни чем иным, как продажей этих должностей: назначаемый, по распоряжению бека, на должность по сельской администрации, платил последнему весьма крупную по состоянию таджиков сумму — от 400 до 500 рупии (160—200 руб.). Под первым представившимся предлогом назначенного увольняют от должности и назначают на его место другого, с которого опять берется налог в пользу бека. Частая смена волостных, аксакалов, арбобов и казиев является очень выгодной для бека, но крайне неудобной для населения, так как в состав сельской администрации, при описанной системе, попадают не способные и пользующиеся доверием населения люди, а только могущие уплатить беку требуемую им сумму. Не желающих принять добровольно назначение на должность и внести за это деньги, бухарцы принуждают к тому силою.
Весьма тягостным для населения Западного Памира является изобретенный бухарскими беками, для увеличения своих доходов, институт «ноукеров». Этим именем называются, собственно говоря, люди, числящиеся на службе у бухарского правительства. Таковыми несомненно надо считать ишанов и чинов сельской администрации. Первым бухарцы предоставили звание ноукеров ради оказания им почета, а вторые несут действительную службу.
По обычаю, ноукерам в Бухаре предоставляются некоторые привилегии: они освобождены от уплаты податей, от исполнения натуральных повинностей, и раз в год получают от имени эмира халат и чалму (серупа). На общих основаниях ноукеров в Припамирских бекствах должно было бы быть самое большое человек шестьдесят, но их имеется 184 домохозяина, которые сами получают «серупа» и члены семейств, которые также освобождены беками от налогов, повинностей и от обязанности поставлять припасы нашему отряду и бухарским чиновникам.
Таким образом, ноукерскими правами пользуется в тех бекствах не менее 900 человек, т. е. до 20% взрослого мужского населения, и эта многочисленность ноукеров объясняется весьма просто: любой располагающий деньгами таджик может быть зачисленным в ноукеры, уплатив беку по соглашению более или менее значительную сумму. Ноукеры, не занимающие должностей, внушают прочему населению ненависть и страх: пользуясь купленным благоволением бухарцев, они безнаказанно позволяют себе всякие своеволия и насилия по отношению к односельчанам и являются причиной неудовольствия и зависти бедной части населения, на которую падает вся тягость повинностей. За особую плату ноукерам продаются беками даже низшие бухарские чины (дживачи и караулбеги) без уведомления о том эмира и исходатайствования у него фирмана на чип.
Из упомянутых мною выше 184 ноукеров, носят это звание законно 63, из остальных, купивших себе ноукерство, имеют бухарские чины 36 человек. Так как в Припамирских бекствах считается всего-навсего 37 хозяйств богатых и 280 средних и так как купить привилегии ноукерского звания стоит не дешево, то оказывается, что вся тягость повинностей и налогов падает на 133 наименее обеспеченных средних хозяйства и на все бедные.
Несправедливость такого порядка отлично сознается населением и всецело им приписывается своекорыстию бухарских беков.
Из судебных дел бухарцы тоже сделали доходную для себя статью. Несмотря на наличность поставленных бухарцами казиев, народ, следуя старому обычаю, по всем делам своим судебного характера обращается к третейскому суду ишана, решения которого тяжущимися исполняются беспрекословно. Однако, есть и такие дела, в которых без казия обойтись невозможно — именно, когда нужно получить документ — купчую, акт о разводе и т. п. В каждое такое дело бухарские чиновники непременно вмешиваются и взыскивают затем с заинтересованных лиц возможно большую взятку под названием «хизметане» — за оказание содействия. Беки стараются всеми силами разведывать о происходящих между таджиками тяжбах и требовать тяжущихся к себе. Решение дела в ту или другую сторону продается беком самым беззастенчивым образом, а со стороны, признанной неправой, все-таки берется «хизметане». Уголовные преступления среди таджиков почти неизвестны; но если такой редкий случай представится, то алчность бухарских властей не имеет границ. Как пример, приведу следующий факт, имевший место весною 1904 г. Солдаты Хорогского поста украли казенные вещи — 3 кошмы, 4 молотка, 4 лома, 1 лопату и 10 ф. соли—и распродали их таджикам, едва ли подозревавшим, что покупают краденное. Хорогский амлякдар Бурхан-бек, при помощи ноукеров узнал, кто купил у солдат названные предметы, отобрал их и взял штраф в 137 руб., хотя перечисленные вещи все вместе стоили самое большее 23 рубля.
Ничем не регламентированное право бухарских чиновников налагать на таджиков штрафы в свою пользу давно обращало на себя внимание русских офицеров, и начальник Памирского отряда генерального штаба кап. Аносов счел необходимым в составленный при его участии проект податного обложения жителей Шугнана, Вахана и Роушана включить особый пункт, гласящий, что «права шугнанского бека в наложении на преступников денежных штрафов и размеры последних по каждому роду возможных преступлений должны быть точно определены и регламентированы е. в. эмиром».
В сопроводительном к проекту рапорте своем от 4 июля 1900 г. за № 1011 кап. Аносов по поводу цитированного пункта говорит:
«Одним из существенных вопросов, оказывающих немаловажное влияние на материальное благополучие здешних жителей, является вопрос о правах шугнанского бека в наложении штрафов на бухарско-подданных жителей управляемых им бекств. Штрафные деньги, поступая обыкновенно в собственность бека, служат одним из главнейших средств к увеличению личного его благосостояния, почему бухарские беки пользуются этим правом в самой широкой мере, налагая за ничтожные даже проступки штрафы, приводящие иногда провинившегося к полному разорению».
На это представление кап. Аносова не было обращено внимание, и бухарские чиновники и до сего дня продолжают беспощадно разорять таджиков штрафами.
Содержание бека, его челяди и бухарских чиновников также ложится тяжелым бременем на население и дает повод к проявлению произвола. Век и чиновники берут все им необходимое у населения по невероятно дешевой цене и притом в долг: баран таксируется бухарцами в 40 коп. (справочная цена отряда 1 рубл.), фунт топленого масла 5 коп. (в отряде 20 коп.) и т. д. Взятое записывается как бог на душу положит, а затем деньги не уплачиваются по году и более.
В момент отъезда всего из Шугнана бек Мирза-бек был должен в одном Роушане 12 тыс. тенег, от уплаты которых уклонялся под предлогом, что ему не высылают его содержания из Бухары. Амлякдар Бурхан-бек, будучи отозван из Хорога, объявил жителям этого кишлака (44 двора), что должные им 2500 тенег пришлет из Калаи-Вамара, но обещания своего не исполнил. Ноукеры зачастую силой отнимают у таджиков съестные припасы и фураж, прикрываясь именем бека. Жаловаться на такие грабежи некому — бек не примет жалобы на ноукера, а последний, узнав об этом, еще изобьет жалобщика, конечно, совершенно безнаказанно.
Не упуская ни одного случая для того, чтобы тем или иным способом вымогать у таджиков деньги, бухарцы вдобавок беспощадно бьют их, нисколько не руководясь и в этом случае, по отношению к «кафирам», постановлениями шариата, который, напр., даже мусульманскому государю позволяет дать своему подданному не более 75 ударов. Бухарские же чиновники в Шугнане и Роушане бьют таджиков до полусмерти, присоединяя к этому еще всякие глумления и утонченные пытки, вроде подвешивания за связанные за спину руки на деревья. Тюремное заключение и заковывание в колодки также широко применяются бухарцами, особенно, когда есть надежда на то, что сам арестованный или его родственники дадут выкуп.
Противодействовать перечисленным актам произвола и насилия бухарских властей наши офицеры на Памирах не имеют права, ибо все это относится к «делам по управлению» бекствами. В некоторых же случаях, не грозящих интересам бухарских чиновников, а потому не могущих повлечь за собой столкновений с ними, предписание о невмешательстве в дела управления бекствами фактически не исполняется. Как начальник отряда, так и постовые офицеры, когда им это нужно, совершенно самостоятельно отдают приказания волостным, аксакалам и прочим сельским чинам, а начальник делает даже распоряжения судебно-административно-полицейского характера.
За неисполнение или неудовлетворительное исполнение приказании наши офицеры сажают провинившихся под арест, а иногда и поколачивают их, совершенно не спрашиваясь бухарских властей. Нужно ехать куда-нибудь начальнику отряда или офицеру — он приказывает попутным волостным сопровождать его, приготовлять вьючных лошадей, помещения для ночлега, съестные при них припасы и фураж; велит населению такой-то волости доставить для отряда столько-то пудов муки или вьюков дров и проч.— все это без всякого участия бухарских властей.
Из сферы административно-полицейской распорядительности наших офицеров я был свидетелем такого случая: раз на постовый огород забрели три таджикских быка; начальник отряда велел их загнать и одного немедленно зарезать на пищу гарнизону. Когда хозяйка погибшего животного прибежала на пост и со слезами стала умолять возвратить его, ей было объявлено, что она получит стоимость быка по справочной цене (т. е. по такой, за которую рабочего быка приобрести невозможно). Таджичка не получила ответа на вопрос о том, как же ее муж будет обрабатывать весной свою ниву?
Вышеизложенным достаточно объясняются причины постоянных волнений среди населения Шугнана, Вахана и Роушана и протестов его против бухарского управления. При существующем положении вещей таджики испытывают гнет двух властей, каждая из которых только налагает на них обязанности, но не признает никаких прав их, даже и та власть, к которой они чувствуют инстинктивное влечение — власть русская... Припамирские бекства в тот момент, когда я увидал их, были страною дикого произвола правящих, ужасающей бедности и полного бесправия управляемых. Нужно все колоссальное добродушие таджика, органическое