Фольклор Вахана
Вахан, расположенный между Памиром и Гиндукушем по долинам рек Вахан-Дарьи и Пянджа, населяют преимущественно ваханцы — народность, говорящая на бесписьменном языке, относящемся к так называемым «памирским языкам». Сами ваханцы называют Ваханом (вах. вахон или вух ватан) только долину Пянджа от места его образования при слиянии рек Вахан-Дарьи и Памира до того места, где Пяндж круто поворачивает на север в районе Ишкашима. Долина реки Вахан-Дарьи носит у ваханцев Советского Союза название Сархадд (вах. сарад).
Существующая литература по Вахану посвящена главным образом либо ваханскому языку и распространенным на территории Вахана таджикским диалектам, либо этнографии ваханцев. Ваханский фольклор, как, впрочем, и фольклор всех памирских народностей, не привлекал к себе внимания исследователей, ограничивавшихся описанием грамматики и публикацией текстов.
Осенью 1967 г. мною была обследована правобережная часть Вахана, которая входит в состав Ишкашимского района Горно-Бадахшанской АО Таджикской ССР. Долина Вахана, и в прошлом тесно связанная караванными путями с Индией и Афганистаном, никогда не была отрезана от остального мира и не может в такой мере считаться «этнографическим заповедником», как, например, описанная М. С. Андреевым долина Хуф. Тем не менее ваханды, которые, как и большинство остальных памирских народностей, принадлежат к исмаилитской секте ислама, продолжают сохранять многочисленные обряды и обычаи, существенно отличающие их от прочих памирцев.
В 27 кишлаках советской части Вахана проживает около 5 тыс. жителей. Четыре из этих кишлаков (Удит, Чильток, Ямг и Нижгар) считаются местным населением таджикоязычными, а остальные относятся к ваханоязычным. В действительности же таджикоязычным является только кишлак Удит, населенный выходцами из Афганистана, называющими себя «сейидами» (претендующими на происхождение от потомков пророка Мухаммеда). Жители его не вступают в браки с местным ваханским населением и большинство их не говорит по-вахански. Жители же всех остальных кишлаков являются двуязычными. Лишь женщины старшего поколения и маленькие дети не понимают по-таджикски, большинство же ваханцев одинаково хорошо владеет этими двумя языками.
Двуязычие ваханского населения объясняется не только соседством с таджиками, но и тем, что таджикский язык издавна служил на Памире языком как письменной литературы, так и фольклора и использовался как средство общения между памирскими народностями, говорящими на разных языках. Как следствие двуязычности подавляющего большинства населения двуязычен и ваханский фольклор. Поскольку для ваханцев оба языка, и таджикский, и ваханский, являются родными, они не проводят между ними резкой границы, тем более что таджикский язык служит источником непрерывного обогащения ваханской лексики. Для ваханца совершенно безразлично, расскажет ли он сказку по-таджикски или по-вахански. Нередко, начав рассказывать по-вахански, сказитель переходит на таджикский язык, а затем, внезапно опомнившись, заканчивает уже по-вахански. Только в поэзии проводится четкая грань между обоими языками.
Большую часть ваханского фольклора составляют сказки. Во время пребывания в Вахане мною были записаны 52 сказки как на таджикском, так и на ваханском языках. Некоторые сказки записаны в двух-трех вариантах. Близкие варианты сказок, учитывая искажения, происходящие при устной передаче, удалось обнаружить среди изданных текстов на других памирских языках (ишкашимском, рушанском, хуфском и др.).
Обращает на себя внимание тот факт, что среди таджикских сказок, изданных в разное время в Душанбе, не удалось обнаружить ни одной, которую с полным основанием можно было бы считать вариантом записанной ваханской сказки. В северном Таджикистане в долине р. Зеравшан, где автору приходилось записывать народные сказки, похожих вариантов также не встретилось. Между тем среди текстов, изданных в 1928 г. В. Ивановым, при описании диалекта персидского языка в Хорасане встречается близкий вариант сказки о ловком мошеннике, обманувшем падишахских дочерей (ваханский вариант этой сказки носит название «Далькык»). Представляется более вероятным, что пути проникновения отдельных заимствованных сказок лежали через западный Бадахшан; это подтверждается также неосновным направлением торговых путей и культурных связей в недалеком прошлом.
Этим же, по-видимому, объясняется и тот факт, что таджикский народный богатырский эпос «Гургули» был неизвестен в Вахане. По свидетельству А. Н. Болдырева, и в лежащем к северо-западу от Вахана Гороне о нем имели лишь смутное представление. Своего эпоса, а также мифов о богах и героях ваханцы не имеют. Многочисленные предания о подвигах Али, обожествляемого исмаили- тами зятя пророка Мухаммеда, и Насир Хосрова, известного поэта и исмаилитского проповедника, распространились, очевидно, с проникновением исмаилизма.
На то, что ваханский фольклор более тесно связан именно «с фольклором Афганистана и Хорасана, указывает также и небольшая кумулятивная сказка, таджикско-каратегинский вариант которой был опубликован А. З. Розенфельд в сравнении с хорасанским. Ваханский вариант, несомненно, ближе к хорасанскому, чем к каратегинскому.
Большая часть ваханских сказок — волшебные. Встречающиеся в них сюжеты — общие для всех иранских народов, однако почти все сказки содержат описания обрядов и обычаев, характерных только для ваханцев. Это описания обрядов сватовства и свадьбы, пищи и жилища. Пища в ваханских сказках — это широка распространенные в Вахане мучное кушаны «бат», жареные зерна пшеницы и некоторые другие блюда. Изнемогающим от голода путникам в сказке обычно предлагается паргхышпай — подогретая смесь воды с золой, обладающая, по представлениям ваханцев, магическими целительными свойствами.
Как это всегда бывает в народных сказках, действие происходит в условиях, родных и близких для рассказчика. Будь это даже шахский дворец или жилище дивов, они имеют все неотъемлемые черты ваханского дома: отверстие в крыше — рицн, определенное число деревянных столбов, поддерживающих крышу, пары для сна, очаг, устроенный так же как и в доме рассказчика.
Оружием в сказке всегда служит ружье и нож. Современные ваханцы имеют лишь смутное представление о луке и стрелах. Между тем в Вахане есть обычай изготовлять по случаю рождения мальчика некое подобие лука из прутика, стрелу и деревянный кинжал. Совокупность этих трех предметов, призванных уберечь ребенка от «сглаза», носит название хастирак (от хас — «соломинка» и тир — «стрела»).
В некоторые сказки включены стихи на таджикском языке. Они пользуются наибольшей популярностью и считаются более красивыми, чем остальные. К ним относятся широко распространенная по всему горному Таджикистану сказка о Тошбеке и Тульлурбон, сказка о Девона Наджмоне и сказка «Могульдухтар».
Большой интерес представляет записанный мною на ваханском языке дастан (народная повесть) о Шахзаделале и Дурбону. Мой информатор, по его словам, слышал его от одного шугнанца, рассказывавшего ему по-таджикски. Повесть эта, возможно, имеет книжное происхождение или же является литературной обработкой народной сказки, снова перешедшей затем в фольклор.
Среди ваханцев нет профессиональных рассказчиков сказок, однако люди, знающие много сказок и умеющие их рассказывать, известны по всему Вахану. У рассказчиков сказок существует так называемый обычай банд (т. е. замок, запор). Прерывая повествование на самом интересном месте, рассказчик обращается к слушателям с предложением продолжить рассказ. Если желающих продолжать не находится, то все присутствующие дарят рассказчику деньги или какую-нибудь мелочь.
Сами ваханцы воспринимают свои сказки как возможную историю из жизни своих предков и уверены в правдивости каждой сказки. Мне пришлось столкнуться с таким фактом. От одной женщины мною была записана сказка, где упоминалась старуха, имевшая овцу, которая каждый день приносила ягненка; старуха и ее внук съедали этого новорожденного ягненка вместе с последом. Впоследствии эта сказка была прочитана мною группе ваханцев. Они были страшно обижены и оскорблены и требовали уничтожить запись, потому что теперь будто бы все узнают, как плохо они жили раньше.
К прозаической части ваханского фольклора относится также и некоторое количество преданий, связанных с определенными кишлаками, а также сказки-бывалыцины о наблюдении тех или иных сверхъестественных явлений природы (рассказы о встречах «с такими существами, как вагд, див, пари, алмасты и баргуш).1Ъ По представлениям ваханцев вагд — довольно безобидное существо небольшого роста, очень грязное и одетое в лохмотья; див — огромный великан, способный принимать различные обличья и промышляющий людоедством, пари — антропоморфные существа как мужского, так и женского пола, отличающиеся сказочной красотой. Об алмасты и связанных с ним поверьях подробно пишет М. С. Андреев. Баргуш — существо мужского пола, необычайно красивое, но не имеющее на груди кожи и костей, так что все внутренности его открыты. Он превосходно играет на различных музыкальных инструментах и завоевывает этим любовь у женщин, которые сходят из-за него с ума. Баргуша никто не видит, за исключением собак и влюбленных в него женщин.
В большинстве этих рассказов действует не сам рассказчик, а какой-либо из его недавно скончавшихся друзей или родственников. Следует отметить, что для полуграмотного ваханца рассказы о дивах, алмасты или вагде не отличаются по сути дела ют рассказов о слонах, крокодилах и прочих реально существующих животных, которых он не имел возможности наблюдать в Вахане, расположенном на высоте более 2 тыс. м над уровнем моря.
Что касается местных преданий, то это довольно распространенные в Средней Азии рассказы об обитании в пещерах, постройке крепостей, перемещении больших камней и открытии источников, совершенных Александром Македонским (Искандар Зулькарнайн), Соломоном (Хазрати Сулаймон), Али, султаном Махмудом Газневи или Иасир Хосровом. В одном ваханском кишлаке удалось записать легенду о юноше, который, добиваясь любви девушки из этого кишлака, проводит оросительный канал. Его соперник по наущению хитрой старухи разбрасывает по полю слюду, которая блестит в лунном свете как вода. Несчастный юноша, думая, что соперник опередил его, кончает жизнь самоубийством. Похожую легенду мне пришлось слышать в кишлаке Каратаг поблизости от Душанбе.
Широко распространены в Вахане также пословицы, поговорки и загадки как на таджикском, так и на ваханском языках. Большая часть из них рифмованные. Вот примеры двух характерных ваханских загадок: «Овца на склоне, а волк на нее смотрит» — отгадка: мужчина, наблюдающий за женщиной, пекущей лепешки. «Шел, шел, рот раскрыл» — отгадка: порвавшийся сапог.
Поэтический фольклор Вахана, так же как и прозаический, бытует на двух языках, однако существенное отличие заключается в том, что если можеі существовать одна и та же сказка и на таджикском, и на ваханском языках, то одной и той же песни или стихотворения на обоих этих языках быть не может. Таджикоязычная часть ваханского поэтического фольклора представлена более широко. Это, во-первых, такой известный и излюбленный жанр таджикского поэтического народного творчества, как py6oulsy а также многочисленные песни.
Вахапоязычная поэзия распространена значительно меньше. Ее наиболее широко известным жанром является булъбулик т. е. «соловьиная песенка». Булъбулик содержит три строки, рифмующиеся по схеме АВА и припев: «Былъбылик тар полам» («Я пропою тебе соловьиную песенку»). Впервые 12 булъбуликов были опубликованы С. И. Климчицким в 1936 г.19 Их общее число в советском Вахане превышает сотню.
Первая строка бульбулика — зачин. Она содержит обычно, назывное предложение, иногда мало связанное по смыслу с последующими двумя строками, чаще всего представляющими сложноподчиненное предложение.
Булъбулик является специфически женским видом фольклора. Женщины поют бульбулики на летовках айлок, куда поднимаются на лето с целью заготовки молочных продуктов. Они поют их, встав на краю склона, обратившись лицом к кишлаку и заткнув пальцами уши. Такая манера исполнения носит название фэлэк. Так же исполняются женщинами и рубои на таджикском языке. После каждой строки рубои или бульбулика долго тянут затактный звук э. Бульбулики женщины иногда исполняют дуэтом.
Мужчины относятся к булъбуликам несколько пренебрежительно, знают их немногие, но иногда все же исполняют их в сопровождении рубаба, заунывно растягивая каждую строку.
Поскольку основной темой бульбу ликов является разлука о родиной, с родными и любимыми, то их избегают исполнять в кишлаках, но на летовках они довольно распространены. Ниже следуют переводы трех булъбуликов.
Звездочки мерцают.
Мой братец отправился в путешествие.
Мой братец холоден или хочет пить?
Красная коса.
Ты, который считаешь меня сестрой,
Напиши мое имячко в письме.
Я поднялась на высоту.
Когда смотрю вниз,
То вижу, что всюду осень.
Кроме трехстиший булъбуликов на ваханском языке есть некоторое количество четверостиший, одна песня, исполняемая обычно на различных празднествах, и несколько колыбельных песен. Колыбельные песни характеризуются монорифмичностью и являются бесконечными, каждая мать придумывает к ним всё новые и новые строки.
Характерными для ваханского фольклора являются также макаронические стихотворения. Большей частью это детские стихи шуточного содержания, состоящие из смеси таджикских и ваханских слов. В отдельных случаях авторство некоторых макаронических стихотворений, широко распространенных в народе, приписывается тому или иному местному поэту. Так, например, нижеследующий стих приписывается скончавшемуся лет двадцать тому назад поэту Дастамбую из кишлака Внукут:
Щепку мы называем тэрз.
Горную индюшку называем хэрзн
Длинное называем вэрз.
Господь проклял тебя.
В этом стихотворении отражается пренебрежительное отношение некоторых ваханцев к своему языку, который, как они считают, менее пригоден для поэзии и песенного искусства, чем таджикский.
Можно считать, что таджикоязычный фольклор Вахана (как прозаический, так и поэтический) является частью общего для всех памирских народностей бадахшанско-таджикского фольклора.
Ваханоязычный прозаический фольклор — это лишь приспособление бадахшанского фольклора для местных ваханоязычных условий. Только поэтический фольклор ваханцев резко отличается от поэтического фольклора других памирских народностей. Ведь булъбулип — это жанр, присущий только ваханскому фольклору и нигде больше на Памире не встречающийся.
Сохранение лишь поэтических форм и быстрое стирание границ между прозаическим ваханоязычным и таджикоязычным фольклором указывает на то, что процесс вытеснения ваханского языка таджикским — процесс, характерный для всех памирских народностей, еще продолжающих сохранять свои особые языки, происходит неотвратимо, и тем большее значение приобретает сбор и публикация материалов по ваханскому языку и фольклору.
И. М. СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ