Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. — СПб., 1901.
Мы проехали всего версты две от Мурза-Рабата, как из-за каменистой гряды гор, провожавшей нас слева, выкатился ослепительный диск солнца. Узкая каменистая долинка между двух горных отрогов кончилась, и направо от нас вдруг широко развернулась, далеко за открытою равниною, неохватная панорама снеговых гор. Они стояли сплошным хребтом от одного края горизонта до другого, чудно сверкающие своими белоснежными вершинами — всеми этими, словно из чистейшего серебра вылитыми, шатрами, гребнями, пирамидами, зубчатыми многобашенными замками, видные сквозь необыкновенно прозрачный воздух до того отчетливо, что можно было разглядеть издали каждую складку их, ощупать глазами каждый мускул их могучего каменного тела. Даже и в этих жарких и сухих краях большая редкость такое ясное утро, такой чистый воздух; даже ничему не удивлявшийся киргиз-ямщик и тот был, очевидно, растроган поразительною картиною этого громадного снегового хребта, словно нарисованного какою-то волшебно нежною кистью по бледной лазури утреннего неба. Обернувшись к нам, он весь вдруг просиял ласковою улыбкою и с глазами, искрившимися детскою радостью, взмахнул головою на горы, бормоча что-то по-киргизски. Наивный дикарь, очевидно, хотел поделиться с нами этим редким для него наслаждением и, с авторским самолюбием своего рода, вместе с тем наслаждаться нашими восторгами перед красотами его родной природы.
— Снег, усе снег!.. — не без труда произнес он по-русски, махая рукою вдаль и радостно осклабляя свои белые зубы.
Ходжент. Общий вид
Горы левой стороны, стоявшие под солнцем, напротив того, не только ничем не сверкали, но тонули в волнах какого-то синего тумана, исчезая все больше и больше из глаз по мере того, как они приближались к восходу солнца. Это уж виднелись с того берега Сырдарьи хребты Тянь-Шаня — Мальгузарский и Алайский. Каменистые обрывы берегов Сырдарьи, в упор облитые утренним солнцем, правильные, как стены крепости, видны нам отсюда в большой близи вместе с капризными синими луками исторической реки, которая, прорвавшись не без труда через теснины гор, катит свои обильные волны через пески Туркестана к пескам Каспия. Уже за нею на огромном пространстве темнеют курчавыми чащами многочисленные сады Ходжента, на фоне бесплодных каменных гор, до половины загораживающих далекие снеговые хребты. Никакой Оберланд, никакой Кавказ не могут представить картины более эффектной.
Дорога стала покойною, как отличное шоссе. Мелкий гравий, нанесенный разливами реки, устилает здесь все дороги, а вместе с тем засыпает и все поля, обращая их почву в бесплодный камень.
Ходжент. Вид со стороны Сырдарьи
Пустыня еще продолжается, все так же суровая и безлюдная, без жилья человека, без встречи человека. Но конец ее уже близок, уже виден глазами. Она замирает там, на юге, у широкой ленты Сырдарьи, обросшей зелеными садами. Мы заметно забираем назад, почти навстречу только что пройденной дороги.
Вот и деревянный мост через древний Яксарт — предмет глубокого изумления для киргиза и сарта; какой-то отставной чиновник Флавицкий построил его на свой счет и собирает за проезд по 60 коп. с тройки, по 15 коп. с одной лошади.
С торжественным громом, прокатили мы в своем тяжелом тарантасе по его гулким половицам.
Ходжент весь перед нами, на том берегу реки. Маленький форт с пушками защищает переезд через реку. Недалеко от него, тоже на берегу, казарма, могущая служить в минуту нужды и блокгаузом. Русская цивилизация, впрочем, сказалась здесь не одними этими боевыми предосторожностями. Широкая набережная реки шоссирована бульваром из тополей. Почтовая станция довольно близко от берега; все пространство между нею и старою крепостью на вершинах скалы — занято русским поселком. Тут нет грандиозных проспектов с рядами колоссальных тополей, как в Ташкенте или Самарканде; маленькие плоскокрышие домики мало отличаются от обычных туземных, и только трубы на крышах да большие окна за занавесками говорят вам о жилище цивилизованных людей. Садик только вокруг дома уездного начальника, прикурнувшего под тенью крепостной скалы. Около него, как всегда водится, несколько верховых коней на приколах, в богатой сбруе, несколько щегольски одетых джигитов, терпеливо сидящих на корточках под тенью деревьев в ожидании распоряжений начальства.
Цитадель Ходжента. 1871—1872
Самое интересное место Ходжента — его цитадель. К ней надо подниматься через небольшой городской бульвар по довольно крутой скале. Крепость эта считалась у бухарцев неприступною, и в самом деле, при плохих орудиях, какими могли располагать восточные ханы, взять ее было нелегко. Маленький гарнизон под защитою этой отвесной скалы и этих высоких глиняных стен и башен мог посмеяться над целою армиею халатников. Теперь в цитадели расположены казармы местной команды, уездное казначейство, сберегательная касса, цейхгауз, — все то, что нужно особенно оберегать в минуты опасности и что всегда нелишне держать подальше от праздного любопытства и праздного шатания.
На внутреннем плацу крепости происходило учение, и мы искренно полюбовались на бравый вид и ловкую выправку наших молодцов-солдатиков, то бегавших рассыпным строем, то мгновенно строившихся в тесные атакующие колонны, под бодрящие звуки барабанного боя.
В одном углу крепости возвышается довольно значительно над всеми ее стенами и башнями — особый форт, нечто вроде цитадели в цитадели. С его плоской террасы, висящей над пучиною Сырдарьи, открывается широкий вид на окрестности и на самый Ходжент.
Город очень большой, похожий как две капли воды на все вообще города Туркестана. Среди бесконечной зелени его садов чернеют узенькие, словно ножом прорезанные, проулки, обнесенные глиняными дувалами, желтеют и сереют глиняные плоские крыши обычных домиков-кубов, домиков-башен с редкими маленькими окошечками без стекол, выплывают кое-где круглые серые купола мечетей, тянутся длинными крытыми коридорами многочисленные базары. Далеко-далеко за пределами этих необозримых садов виднеется со своими полуразрушенными башнями городская стена, охватывающая на протяжении одиннадцати верст двойным кольцом весь Ходжент и служившая когда-то для отчаянной защиты города от русских.
Улица в Ходженте. С рисунка В. Верещагина (1868)
Ходжентцы всегда кичились своим духом независимости и пользовались своим выгодным положением между Бухарою и Коканом. Ходжент действительно составляет своего рода входные и выходные ворота в Ферганскую область, то есть в прежнее Кокандское ханство; с другой стороны он точно также служил ключом с востока к Бухарскому ханству. Узкая долина между хребтами гор, по которой река Сырдарья вырывается из Ферганской котловины в безбрежные пустыни Туркестана, с древнейших веков имела своим вооруженным стражем — город Ходжент. Это дало возможность ходжентцам удерживать некоторую политическую самостоятельность под чередовавшимся господством то бухарских эмиров, то кокандских ханов.
Собственные городские власти Ходжента распоряжались почти независимо всеми делами города, и Ходжент, защищаемый двумя рядами высоких стен и башен, приобрел славу неприступной крепости, которая еще ни разу не была взята силами врага.
Русским первым пришлось нарушить эту девственность Ходжента. Он был взят после четырехдневного бомбардирования и жестокого боя небольшим отрядом генерала Романовского 24 мая 1866 года. Этот славный бой не обошелся без обычного геройского участия отца Малова. В батарее нашей, обстреливавшей стены города от берега реки, были перебиты и переранены выстрелами осажденных все артиллерийские офицеры, да и солдат-артиллеристов оставалось всего четверо; тогда священник Малов решился принять на себя командование батареей; скоро он пробил брешь в стене и под выстрелами неприятеля с нечеловеческими усилиями перетащил через этот пролом в город две пушки; расчищая себе путь картечью, отец Малов добрался до цитадели и стал громить ее своими ядрами, сокрушая в прах ее стену. В эту минуту главные атакующие колонны наши овладели после кровопролитного приступа Келаунскими воротами и тоже прорвались в город.
Место штурма колонной артелерийского полка Михайловского
города Ходжента 24 мая 1866 года
Бухарские войска и сами жители Ходжента защищались как львы и грудью отстаивали каждый шаг. Все улицы были улиты кровью, завалены трупами. Но цитадель все-таки была взята. Живо втащили туда наши пушки и с вершины ее, господствующей над всем городом, стали поражать беззащитных теперь отчаянных защитников его, все еще не хотевших слышать о сдаче; только к ночи Ходжент наконец был наш. Две с половиною тысячи азиатских трупов было найдено на улицах и стенах взятого города, не считая раненых.
Ходжент. Русская слободка. 1871—1872
Русский кварталик с своими веселыми белыми и разноцветными домиками, с своими опрятными двориками и бульварчиками благоразумно жмется к подножию крепости, под спасительный покров русских пушек и русского солдата. Русские уже открыли в Ходженте свое училище, открыли лечебницу для туземных детей и женщин, устроили несколько хлопкоочистительных заводов и фабрику стеклянных изделий. Но, конечно, им остается впереди сделать в десять раз больше того, что они уже успели сделать в короткий срок своего господства в Ходженте.
Нам пришлось проехать насквозь, из края в край, весь азиатский Ходжент. Нового, конечно, ничего после Бухары, Самарканда, Ташкента. Те же улочки между глиняных стен, где с трудом разъезжаются два встретившихся верблюда, те же полуслепые глиняные дома, среди которых довольно редко попадаются характерно разукрашенные двухэтажные дома местных богачей, с ярко расписанными колоннами и потолками галерей, напоминающими, в более грубом виде, наивную постройку дворца эмира бухарского.
Бесконечно длинные крытые базары с своими уютными лавчонками, «чай-хане» и «аш-хане», сразу говорят вам о сильно торговом городе. Ходжент все больше и больше становится центром хлопчатобумажного производства; кроме ярких ситцев, миткалей и бумазей, Ходжент много торгует посудою местного приготовления, конскою сбруею и разным другим восточным товаром.
Ходжент. Певцы (маддах). Мясник. 1871—1872
Мы с женою с особенным любопытством рассматривали ходжентскую толпу, заполонявшую базары и улицы. Все «аш-хане» и «чай-хане», опрятно устланные ковриками, были битком набиты кейфующим на досуге народом. Тип здешнего населения гораздо красивее, чем в Ташкенте и других городах. Здесь все больше таджики или сарты, переродившиеся из таджиков. С сановитою важностью и наивным благодушием восседают они вокруг огромных самоваров «чайхане» с чашками в руках, все франтовато одетые в свежее ярко-пестрые халаты, благопристойные и мирно настроенные, нисколько не напоминающие азиатских варваров.
Благородный иранский тип своею белою кожею, своими мягкими прекрасными чертами лица, — сразу выделяется среди звероподобных физиономий монгольской крови, косоглазых, плосконосых, скуластых. Особенно красивы тут дети, девочки преимущественно. Они гораздо больше похожи на европейцев, чем эти злые коричневые старики в седых лохматых бородах, — очевидно, сарты киргизской крови, — что осаждают в эту минуту двери мечетей. Женщин тут не меньше, чем мужчин; эти мнимые восточные «затворницы» без устали снуют взад и вперед по базарам и улицам города, все укутанные в синие широкие плащи, закрытые совсем с глазами черными занавесками. Ходжент считается городом Александра Македонского. Этот удивительный человек, прикрывавший гением завоевателя свое страстное, до безумия доходившее стремление к открытию неведомых стран и народов, этот своеобразный сухопутный Колумб древнего мира, доходил в свое время и до Сырдарьи, древнего Яксарта, составлявшего в его время северный рубеж громадного Персидского царства Дария. Сатрапия Согдианы, заключавшая в себе теперешний Чиназ, Джизак, Самарканд, Бухару, примыкала к левому берегу Яксарта, а на правом берегу его уже обитали вольные скифские племена, которых не могли покорить своей власти самые грозные персидские цари. Древние знали, конечно, очень плохо эти недоступные им края, и царственный ученик Аристотеля наивно смешивал Яксарт с Доном, который издревле почитался границею между Европою и Азиею.
На ходжентском базаре
«Одна река нам препятствует, а буде мы за нее переправимся, то уж в Европу перенесем оружие!» — обращается к своим воинам Александр в ту решительную минуту, когда утомленная многочисленная рать македонских героев, после ужасов безводных пустынь и постоянных битв с согдианами, была остановлена в своем победоносном движении могучим потоком Сырдарьи…
Скифы, жившие тогда за Сырдарьею, не были ни монголами, ни тюрками, которые подвинулись из Монголии к западу гораздо позднее, уже в начале средних веков. <…>
Скифов Яксарта считали в то время непобедимыми. Недаром даже Кир, великий завоеватель Азии, погиб в войне против них. Недаром и впоследствии, два века спустя, после своих битв с Александром, те же скифы-саки разрушили основанное им могущественное Греко-бактрийское царство, пределы которого простирались от Яксарта до Инда. Александр, однако, нанес этим непобедимым сакам полное поражение. Они оберегали на своих конях правый берег Сырдарьи, рассчитывая, что родная река их остановит грозного врага. Но он на глазах их, осыпаемый тучами стрел, переправил своих воинов на плотах через быстрину реки, ударил на скифов и прогнал далеко в степь, гнавшись за ними целых 80 стадий, около 11 верст. Любопытно известие Курция, что на месте битвы, где пали воины его, Александр насыпал бугор. Следовательно, курганы, покрывающие в таком обилии окрестности Сырдарьи, на которые я смотрю теперь с немым вопросом, далеко не всегда нужно приписывать диким степным кочевникам.
Все заставляет думать, что Александр построил свой новый город для защиты от этих кочевников, свою Александрию Эсхату — «Дальнюю Александрию», — в местности нынешнего Ходжента.
У Птоломея есть указание, что Александрия эта находилась на том месте реки Яксарта, где она делает значительный изгиб; и действительно, река Сырдарья вырывается сейчас же ниже Ходжента из теснины между двумя хребтами гор и поворачивает очень круто на северо-запад, к Чиназу, в совершенно открытую равнину. Ходжент находится в самом узком месте этих естественных ворот из Сырдарьинской области в Ферганскую, из бывших бухарских владений в кокандские. Поэтому он издревле имел значение важного военного пункта как ключ ко входу и выходу для двух соседних областей, и древние дороги из Персии, Трансоксаны, Индии в теперешнюю Фергану направлялись именно на Ходжент. Проницательный взгляд великого македонского полководца, разумеется, не мог не оценить огромного преимущества подобной местности. Курций говорит по этому поводу: «Под новый город выбрал он место на берегу Дона (т. е. Яксарта), который заставою быть мог и побежденным народам, и тем, на которые идти был намерен». Трудно более точно определить географическое местоположение и стратегическое значение Ходжента. Помимо него, по всему течению реки Сырдарьи нет ни одного места, сколько-нибудь подходящего под описание Квинта Курция, так что не может оставаться ни малейшего сомнения, что Александрия Эсхата была именно на месте теперешнего Ходжента.
Александрия была, по-видимому, обнесена такою же глиняною стеною и глиняными башнями, какою доныне туземцы обносят свои крепости, и, конечно, заключала в этих стенах такие же глиняные дома и глиняные дувалы, какими наполнены до сих пор все города и кишлаки Бухары, Ферганы, Хивы и Туркмении. Иначе представить себе невозможно, каким бы образом воины Александра, не будучи ни плотниками, ни каменщиками, не имея под руками среди дикой, почти необитаемой пустыни готовых строительных материалов, могли бы с такою баснословною быстротою построить стену чуть не в 10 верст длины, и при том все воины без исключения исполняли каждый свой урок.
«Александр возвратился к реке Дону, — повествует Курций, — и сколько места под стан занято было, повелел обнести стеною. Городская стена вокруг была 60 стадий. И сей город приказал звать Александриею. Означенное дело происходило с такою поспешностью, что в 17-й день от заложения стен и дома достроены были. Воины друг перед другом рвались, чтоб свой урок, который каждому дан был, отделать и показать прежде. Сей город населен пленниками, которых Александр, выкупя из холопства, учинил свободными».
______
На Сырдарье у Ходжента мы увидели очень своеобразные плоты, на которых здесь обыкновенно сплавляется хлеб из плодородной Ферганской области вниз по течению реки, в Казалинск и Аральское море. Плоты эти приготовляются обыкновенно в старинном кокандском городе Намангане и вяжутся из куги, густые заросли которой покрывают там берега Сырдарьи. Это очень остроумно, легко и дешево. Мне пришло в голову, уж не на таких ли импровизированных плотах переправлялось через Яксарт и войско Александра на битву с скифами, точно так же, как ранее переправилось оно через Оксус на турсуках из-под воды?
«Бактриан от европейских скифов разделяет река Дон, которая между Азиею и Европою граничит», — уверяет его биограф Квинт Курций, который влагает те же географические понятия и в уста самого Александра.
Мавзолей шейха Муслихиддина в Ходженте
В восьми ила девяти верстах от Ташкента, по дороге в Ходжент, любопытная переправа через быстрый Чирчик, который тут протекает несколькими рукавами. Переправа производится на арбах, на которых усаживаются пассажиры и размещается вся кладь; тарантасы же и телеги перевозят пустыми, так как вода весной и летом довольно высока, и выше наших европейских колес. Одна лошадь тащит тяжелую арбу по каменистому дну реки без всякого труда, несмотря на чрезвычайную быстроту и силу воды; в тарантас же наш, несмотря на то, что он был пуст и запряжен тройкой, припрягли двух верховых, которые со стороны течения придерживали экипаж веревками. При всем этом дело не обошлось без криков, до которых сарты, кажется, большие охотники. Несколько далее другая переправа через речку Ангрен, который менее глубок и быстр, чем Чирчик, но зато еще шире его. После Ангрена, местность становится снова пустынною, но ей придают много красоты высокие каменистые горы, которые тянутся слева от дороги.
Ходжент. Базарная площадь
Ходжент, по-моему, после Самарканда самый красивый город из всех виденных мною в Туркестанском крае. Он расположен на самом берегу Сырдарьи, и весь в садах; с боку, на крутом утесе лепится цитадель; у подножия ее — церковь, госпиталь, казармы; по фасаду последних двух зданий тянется на берегу реки аллея тутовых деревьев. Через реку высокие, каменистые горы, без малейшего признака растительности, чрезвычайно эффектны по разнообразию и изменчивости красок и оттенков, которыми они одеваются в продолжении дня и особенно на закате солнца.
Православная церковь в Ходженте
Ходжент. Часть города Мазар-Хаджи-Баба
Ходжент. Русская слободка
Кокандская арба. Зеравшанский округ
Пробыв около полутора суток в Ходженте, мы его оставили в субботу вечером, 9-го мая сего года, в 11 часов.
Приходилось отведать чисто азиатского способа путешествия: пожитки наши мы отправили на двух арбах, а сами двинулись вслед верхом. По совету наших ходжентских знакомых, мы решились ехать ночью, чтоб избегнуть жары.
До первого коканского селения считают 35 верст, но я уверен, что их более сорока. Только в шестом часу утра добрались мы до этого желанного Каракше-Кум [Каракчикум — rus_turk], где по обещанию коканского посланника в Ташкенте, почтенного Мурзы-Хакима, нас должен был ожидать проводник. Действительность превзошла наши ожидания. Вместо одного скромного проводника, оказалось целых три. Это были джигиты мехтара (так называется министр финансов или, скорее, главный таможенный начальник в Кокане), присланные, чтобы проводить нас до Кокана. Только мы слезли с лошадей, нас тотчас проводили в караван-сарай, вернее сказать, в сад караван-сарая. На обширной площадке, окруженной высокими деревьями, около небольшого пруда, были разостланы ковры и войлоки. С истинным наслаждением, весьма понятным после свыше шестичасовой верховой езды, расположились мы на коврах, с намерением напиться чаю и потом отдохнуть. Не тут-то было: пришлось вести беседу. Присланные джигиты разложили пред нами на подносах всякие сласти: сахар, леденец, изюм, сухой урюк (абрикос), орехи, фисташки и целую груду пшеничных плоских лепешек, заменяющих хлеб в Средней Азии и во всей Киргизской степи. «Угощение мехтара», — приговаривали они все, и убедительно просили хоть отведать. Такой лестный прием, хотя не совсем своевременный, заставил меня усумниться, точно ли меня ждали они, и я поручил нашему переводчику объясниться с любезными коканскими чиновниками. Оказалось, что действительно я виновник торжества. Рекомендация Мурзы-Хакима была одна причиной всех любезностей. После сластей подали чай, которому мы несказанно обрадовались. При этом все три джигита, а с ними и местный таможенный начальник, седой старик с весьма бойкими манерами, уселись на корточках пред нами и принялись услаждать нашу усталость крайне любезным разговором, который не мог нас заставить забыть бессонную ночь, проведенную в седле. Я решился попросить все общество удалиться, так как мы намеревались уснуть. Таможенный начальник убедительно просил немного подождать, уверял, что сейчас будет готов суп с курицей; но я узнал уже по опыту, что сартский «хазыр» и русский «сейчас» одинаково длинны, притом тотчас после чаю, рано утром, есть суп, даже с курицей, не казалось мне достаточною причиной, чтобы отдалить время отдыха, в котором мы чувствовали настоятельную необходимость.
От Каракше-Кум до Кан-Вадама [Канибадам — rus_turk], следующей станции, считается четыре таша, то есть 32 версты. Коканский таш равен 12.000 шагам, или восьми верстам. Мне опять показалось, что их в действительности гораздо более. Выехали мы в половине двенадцатого и приехали на место в 6 часов, ехали мы безостановочно и некоторую часть перегона сделали на рысях. Таши, как нам говорили, были измерены очень давно. Весьма легко может быть, что при этом и не совсем верно. [Таш значит собственно камень. На расстоянии восьми верст, при измерении, ставились камни, которые теперь почти совершенно исчезли на этой дороге. Я видел только один].
Дорога от Каракше-Кум сначала пролегает по отлично возделанным полям, на которых ячмень и пшеница совершенно выколосились. Клевер был еще выше ташкентского. Все русские в Ташкенте называют это растение клевером (по-кокански юнгуручка), хотя он мало похож на то, что называется этим именем в России и в Европе. Лист похож, но растение достигает иногда более аршина высоты и имеет лиловые цветы [это люцерна — rus_turk]. Его косят до трех раз, иногда и более, в продолжение лета, связывают в снопы, и в этом виде продают на базарах на корм лошадей. В Кокане за 25 снопов платили мы по кокану, то есть по 20 коп.; но туземцы нам говорили, что это чрезвычайно высокая цена. Кстати сказать, о том, как на дороге кормят лошадей. Их не расседлывают во всю дорогу, и в продолжение дня, как бы ни был тяжел и велик переход, — им кроме клевера ничего не дают. Только к вечеру, скорее, к ночи, часа два или более после приезда, задают им ячменю, не более десяти фунтов на лошадь, поят же большею частью на ходу, во время пути.
Проехав верст десять полями, мы выехали в безлесную и бесплодную степь, которая направо замыкалась цепью высоких гор; дорога идет вдоль Сырдарьи, отдаляясь от нее вправо. Ближе к реке и по течению впадающих в нее горных ручьев — роскошная растительность, поля, сады, деревни; между этими оазисами пустыня, кое-где покрытая тощею и жесткою травой. Вообще, в Средней Азии растительность возможна только там, где проведены водопроводные канавы (или, как их здесь называют, арыки), орошающие землю. Без орошения не только поля, но никакие деревья не могут существовать под жгучим солнцем Центральной Азии. Засох арык, и вместо роскошного сада в один год делается пустынная степь. Коканское ханство, в настоящих своих границах, занимает долину верховья Сырдарьи, долину сначала весьма широкую, но которая к востоку постепенно суживается и поднимается между двумя цепями гор, которые, по-моему, отроги Тянь-Шанского хребта. Сама Сырдарья могла бы служить очень легко для орошения, так как падение ее, судя по течению, весьма большое; но ею на сей предмет, сколько я мог узнать, пользуются только при самом ее начале, и то из нее, как я слышал, выходят всего два арыка; в общем, она служит только главным стоком водопроводных канав ханства. Орошение исключительно производится горными ручьями, впадающими в Сырдарью. При самом их выходе с гор, эти ручьи заключаются плотинами в большие арыки, из которых вода распределяется потом, посредством все уменьшающихся в размере канав, по полям. Несмотря на такое ограниченное пользование природными средствами, существующая система арыков, следовательно и орошения, свидетельствует, в некоторой степени, о предприимчивости и трудолюбии жителей; впрочем, не одно трудолюбие необходимо для проведения этих живительных артерий, тут требовалась немалая доля соображения, даже знания. Нынешний хан строит уже два года, к северо-востоку от Кокана, большой арык, который должен быть окончен в нынешнем году. На нем, нас уверяли, работают до десяти тысяч человек. Цифра, пожалуй, и преувеличенная, но главное то, что с проведением этого нового арыка несколько тысяч десятин сделаются способными к хлебопашеству, а следовательно и к заселению.
Мы не более одного таша ехали степью, и повернули к Сырдарье. Снова дорога пошла извиваться между полями, окаймленными по межникам фруктовыми деревьями, тутом и тополями. Поминутно приходилось переходить чрез крупные и мелкие арыки, по которым струилась мутная вода. Хотя мы ехали по большой арбенной дороге, но только на больших арыках встречали мы мосты; на мелких же только посредине бывали перекладины в пол-аршина ширины. Таковые перекладины совершенно достаточны для прохода двухколесных арб. Арбы запряжены всегда в одну лошадь, только для нее и требуется мосток, а для громадных и редко вполне круглых колес арбы все канавы нипочем.
В Кан-Вадаме нас ожидал такой же почетный прием, как и в Каракше-Куме. На этот раз было двойное угощение: от сопровождавших нас джигитов и от хозяина дома, в котором мы остановились; последнее, начавшееся с обычных сластей, окончилось пилавом с бараньею колбасой. Особенно конфузило нас то, что, несмотря на все наши просьбы, убеждения и старания, ни за что не брали с нас денег. Таможенный начальник Каракше-Кума, уехавший также с нами и знавший несколько слов по-русски, дополнил отказ в приеме денег, переданный нам нашим переводчиком, словами: «Гость, хороший человек, хан очень любит». Оказалось, что мы находились на полном содержании его высокостепенства, хана коканского Худояра. Приходилось подчиняться сему не совсем приятному положению.
Угощение чаем
Дом, в котором мы остановились, или, лучше сказать, двор имел на одной своей стороне обширную, крытую террасу, на которой мы и расположилась: в одном углу мы, посередине джигиты и с ними какие-то местные жители, далее наши люди. На дворе были привязаны наши лошади, треть которых были жеребцы, и потому постоянное ржание, топот, беспорядки, а потом крики людей, вводивших порядок между ними; затем тишина, но не надолго. Стемнело, мелкий дождик лениво накрапывал, то и дело переставая; было тихо и темно. На террасе зажгли свечи, которые ярко освещали только соседние группы сидящих и лежащих, оставляя в темноте большую часть здания; громадный самовар шумел непрестанно, благодаря стараниям двух рабочих, коканцев, которые безотлучно сидели на корточках возле него; посредине двора протекал небольшой арык, и в нем неугомонно трещали лягушки. Все вместе составляло довольно оригинальную картину. Лежа на ковре и смотря на группу джигитов и с ними сидевших коканцев, я вполне убедился в справедливости того, что говорит Пашино о сартах в своей книге «Русский Туркестан в 1866 году». Он совершенно прав и относительно коканцев, которых, впрочем, также называют сартами. Они выпивают баснословное количество чаю, и при этом им совершенно все равно, с сахаром или без сахару, крепок ли чай или слаб; чаепитие продолжается безостановочно целые вечера, с дополнением нескончаемых разговоров. Вообще, в Средней Азии пьют зеленый чай, так же и в Кокане, где он приготовляется в высоких медных чайниках весьма красивой формы, и потом разливается в круглые фарфоровые китайские чашки. Большею частью каждый имеет свою чашку, и она ему служит для всего.