Вторник
19.03.2024
12:32
Форма входа
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 441
Статистика

Онлайн всего: 2
Гостей: 2
Пользователей: 0
Flag Counter

Всё о Таджикистане (или почти всё...)

Вахан- 1900 г. (ч.2.)

Глава VII.

Снова на восточном Памире. Зор Куль. Истык. Ак Су.

Утром 17 июля я простился с Бромбергом и продолжал свой путь по афганской границе. Теперь я направился вверх по ущелью реки «Памира», с целью посетить интересное озеро Зор Куль — «Озеро Драконов», из которого вытекает река «Памир». Меня сопровождали, кроме моих казаков, шестеро ваханцев из окрестностей Лянгар Гишта. Один из них заболел в самом начале первого же перехода, и я его отпустил назад. Лошади для каравана наняты были у тех же Гиштских таджиков. Я условился с погонщиками ваханцами, что буду пользоваться их услугами до тех пор, пока не встречу на реке Памире, или у озера Зор Куля, значительный киргизкий аиль, из которого можно будет получить в наем лошадей. К счастью, я предусмотрел и ту возможность, если на Зор Куле не оказалось бы киргизских кочевьев. В таком случае таджики должны были перевалить со мной на Ак Су. Они согласились и на это, но предупредили, что никто из них не был даже и на Зор Куле, и что они не могут быть проводниками при следовании на Ак Су. Это меня не смущало — в виду того, что для меня было совершенно безразлично, каким именно из нескольких существующих горных проходов перевалить мне от Зор Куля на Ак Су.

Нижнее течение «Памира», примерно от урочища Юль Мазар, отличается большим наклоном к горизонту. Река течет здесь бешенно. Кое где есть пороги. Долина местами сильно сужена и носит характер ущелья. Растительность скудная. Ниже Юль Мазара еще попадаются кое где колючие [14] кусты, да ивняк — «джаман дал» — у самой воды. Выше же названного урочища природа долины уже вполне восточно-памирская: терескен, «кампырмыш» и кое где сухая травка составляют всю местную флору. На левом, афганском, берегу Памира имеется два небольших оазиса с приютившимися в них таджицкими кишлачками; но это всего лишь в нескольких верстах от впадения Памира в Пяндж; выше и афганский берег Памира пустынен. Таким образом, свернув из долины Пянджа в ущелье реки «Памира», вы сразу покидаете область полуоседлого таджицкого населения и попадаете в область пустынную, только по временам посещаемую кочевниками киргизами.

Что касается до центральных частей обширной территории, лежащей между рекой «Памиром» и озером Зор Кулем с одной стороны и Вахан Дарьей с другой стороны, то эта область, занятая снежными великанами хребта Императора Николая II, представляется совершенно неизвестной. Здесь, не была никогда человеческая нога. Только южные отроги этого могучего хребта, спускающиеся к Вахан Дарье, долина которой населена таджиками, посещаются изредка англичанами охотниками. Говорят, на Вахан Дарье дивная охота. По северным склонам того же хребта, спускающимся к Зор Кулю, бродят иногда небольшими партиями киргизские охотники, преследующие медведей и кийков. К сожалению, область между Зор Кулем и Вахан Дарьей отдана в 1895 г. в состав афганского «буфера»...

17 июля я сделал переход в 50 верст — до урочища Юль Мазар. Это пустынное урочище замечательно лишь как место погребения какого-то именитого киргиза; но могила здесь не отмечена обычной кучей камней и представляет из себя лишь незначительный курганчик. Не подозревая, что курганчик и есть самый «гумбез», я разостлал на нем бурку, бросил на землю седельную подушку и расположился кейфовать. «Ваше В-ие», обратился ко мне суеверный Куромшин, «вы на гумбезе легли». «Убирайся ты с своим гумбезом», окрысился я, «какой тут гумбез — видишь, нет камней и архарьих рогов». Куромшин отошел, но немного погодя начал снова меня упрашивать сойти с кургана, мотивируя просьбу тем, что лежать на гумбезе — дурная примета. Пришлось для успокоения моего милейшего вестового избрать другое место ночлега.

Высота Юль Мазара над морем уже довольно изрядная: около 3800 метров. Разница в температуре воздуха по сравнению с Лянгар Гиштом резко заметна. Особенно чувствительна была эта разница для нас, так как мы не имели с собой ни юрты, ни палатки, и должны были спать под открытым небом.

Ночь под 18 июля в Юль Мазаре была с морозцем, чему способствовало ясное небо. Холод тем более давал себя знать, что дул порядочный ветер.

Переход 18 июля был опять в 50 верст — до киргизской [15] могилы Мазар Тепе, что значит «Высокая Могила». Действительно, место это поднято на 4050 метров над морем. На реке Памире есть три урочища под названием Мазар Тепе, и все три — между Юль Мазаром и озером Зор Кулем. Мой ночлег с 18 на 19 июля имел место близ среднего Мазар Тепе.

На участке от Юль Мазара до среднего Мазар Тепе русло реки Памира в общем гораздо отложе, чем в нижнем течении: от Юль Мазара до Гишта, на 50 верст длины русла, вертикальное падение составляет 900 метров; на те же 50 верст русла от среднего Мазар Тепе до Юль Мазара, это падение равно всего лишь 250 метрам.

Утром 18 числа, отойдя верст 20 от Юль Мазара, мы пересекли довольно значительный правый приток Памира — речку Хоргуш. Идя вверх по этой речке, вы попадаете на перевал того же имени, с которого удобно спуститься в долину Аличура. Тут пролегает обычный путь с Поста Памирского в Лянгар Гишт, путь кратчайший и удобнейший. По нему движутся сменные воинские эшелоны; им же следуют с Мургаба в Гишт продовольственные караваны. Хоргуш значит по-киргизски «заяц» или «заячий». Действительно, нигде я не видал никогда такого множества зайцев из породы русаков, как на среднем течении Памира. Несколько раз стрелял я по ним с своего коня, но, к сожалению, безуспешно: местность была очень открытая, и зайцы не подпускали на хороший выстрел дробью. Не удавалось даже «взять» зайца при помощи сопровождавшей меня афганской борзой. Раза три-четыре заяц, не надеясь спастись от наседавшей на него борзой, с отчаяния бросался в сурочью нору и пропадал там бесследно. Здесь, как и всюду на восточном Памире, сурок очень распространен.

На стоянке нашей у могилы среднее Мазар Тепе в ночь с 18 на 19 июля порядочно морозило, не смотря на облака, покрывавшие небо.

19 июля совершен переход в 55 верст. В этот день пройдено все верхнее течение «Памира» и большая часть северного побережья Зор Куля. Ночлег под 20 июля имел место у восточной оконечности «Озера Драконов», на высоте 4200 метров над уровнем моря. До полуночи дул сильный ветер. К утру температура воздуха спустилась почти до 4° ниже нуля.

Вообще во время моего следования из Гишта на Ак Су ночевки были довольно неприятные: почти все ночи были морозные, а главное — с сильным ветром, достигавшим иногда степени бури. Между тем со мной не было теперь ни юрты, ни палатки. Единственным нашем закрытием от жестокого ветра бывал только низенький барьерчик из седел и вьючных чемоданов, который мы воздвигали на ночлегах с наветряной стороны, и в который упирались своими головами. У ног раскладывали несколько маленьких костров из терескена. Усталость после пятидесятиверстного [16] перехода брала свое, и мы крепко засыпали с вечера, хотя терескеновые костры и погасали в какие-нибудь полчаса. Но, после двух-трех часов первого сна, ветер нас пронимал, и заставлял то и дело ворочаться и вскакивать. Во время этого путешествия по бассейну «Озера Драконов» нам пришлось претерпеть некоторые лишения и в отношении пищевого довольствия. Высокая ендова, в которой приютилось озеро, а равно и долина реки Памира, — местности необитаемые и лишь периодически посещаемые кочевниками каракиргизами. Мой расчет встретить на реке Памире или на Зор Куле, киргизов не оправдался. Мы находили лишь следы кочевьев в виде высохших испражнений овец, верблюдов и домашних яков. Эти давнишние следы свидетельствовали о том, что сезон кочеванья в суровой ендове «Озера Драконов» уже окончился. Итак мне неоткуда было добыть баранины. Запас муки, сделанный в Хороге, истощился и не мог быть надлежаще пополнен на посту Лянгар Гиштском, так как гарнизон этого поста в средине июля сам был стеснен в отношении съестных припасов: транспорт, ожидавшийся туда с Мургаба к 15 июля, запоздал. Начальник поста, милейший М. Н. Бромберг, уделил мне все-таки 15 фунтов муки. Но это было очень немного на персонал моего каравана, состоявший из меня, двух казаков и пятерых ваханцев. К счастью меня выручило обилие водяной птицы на реке Памире, на Зор Куле и на верховьях Истыка. Отправляясь с Куромшиным на рысях вперед каравана, я набивал, иногда прямо-таки «на ходу», не слезая с коня, изрядное количество уток из породы чирков и атаек. Суп из этих птиц с небольшой заправкой из муки служил нам единственной пищей в течение трех суток. Суп из атайки жирен и вонюч. Хлебать его без боурсаков — а я запретил Куромшину их печь для сбережения муки на более «черные» дни — бывало прямо тошно. Не и эта незавидная пища добывалась не легко в том отношении, что иногда бывало трудно достать из воды застреленную птицу. Не раз пришлось мне с Куромшиным плавать на конях по холодной воде реки «Памира» и лагун у Зор Куля. На ночлеги у могил Мазар Тепе и у Зор Куля мы приезжали мокрыми до последней нитки. Особенно памятна мне охота на гималайских гусей между Хоргушем и Мазар Тепе. На этом участке река Памир течет, как я уже заметил выше, по сравнительно отлогому руслу. Здесь она представляет в нескольких местах значительные расширения, заполняя своими водами довольно обширные ендовы. Течение в таких озероподобных плессах очень слабо; зато глубина местами значительна. На одном из таких озероподобных плесс мы увидели, выехав из-за прибрежного утеса, стадо гусей примерно в 120 шагах. Завидев всадников, гуси стали быстро удаляться вплавь. Я наскоро всунул в свою двухстволку патрон, снаряженный волчьей картечью, и пустил в стадо навесныйвыстрел на [17] расстоянии 140-150 шагов. По ударам картечин в воду можно было заключить, что наклон ружья угадан верно: стадо было осыпано картечью. Гуси излетели, за исключением одного. Этот последний был однакоже только ранен, или, скорее, зашиблен картечиной на излете: он медленно уплывал к противоположному берегу. Не теряя времени, я и Куромшин вгоняем коней в реку. Шагов 30 они еще идут вскачь по мелкому месту, затем столько же проходят рысью и шагом, погружаясь все более и более, и наконец плывут. Мы сползаем на хвосты, чтобы не утопить лошадей, обремененных седлами, погружаемся в холодную воду до подбородков и, держась за хвосты, плывем «на буксире». Но вот кони опять достают дно, начинают отталкиваться задними ногами и подаются вперед порывистыми скачками. Хватаясь за пахви, а затем и за задние луки седел, мы влезаем на крупы коней и садимся в седла. Гусь пойман почти у самого противоположного берега. Мы выезжаем на этот берег, выливаем воду из сапогов и переметных сумок и отжимаем одежду. Затем, проехав с версту вверх по левому — афганскому — берегу, находим удобное место для переправы и возвращаемся на свой берег реки. Наш трофей — желтоватый гималайский гусь — обошелся дорого: не говоря уже о том, что мы были мокры «как гуща», досаднее всего была для нас потеря сахара, находившегося в одной из переметных сумок Куромшина и обратившегося от воды в грязный липкий кулеш, который испортил и остальное содержимое сумки. Это было почти все, что оставалось нам от запаса сахара, сделанного в Хороге. Итак на ночлег у киргизских могил Мазар Тепе я и Куромшин приехали с трофеями — гусем и несколькими атайками, но зато мокрые и продрогшие. Скоро подтянулся караван, ваханцы разложили костер из терескена, и мы — охотники — переоделись в сухое белье, взятое из вьюков. Приступили к приготовлению ужина. Но тут возникло замешательство. Лянгар-гиштские таджики, сопровождавшие меня теперь, не были так веротерпимы, как их соплеменники из ущелья Бартанга. Последние не стеснялись, бывало, хлебать с нами бараний суп из одного котла. Лянгар-гиштские тащили с собой отдельный котел. Мало того. На стоянке у Мазар Тепе я распорядился было, чтобы суп из гуся варился для меня и моих двух казаков, а атаек велел отдать в котел ваханцев. Последние заявили мне однакоже, что закон запрещает им есть атаек, что птица эта — поганая, и они, таджики, готовы умереть от голода, лишь бы не оскверниться запрещенной пищей. Куромшину видимо хотелось замять историю. Тем не менее я заставил его перевести мне речи ваханцев. Он это и сделал, уснащая свой перевод комментариями очень нелестными для «глупой орды», как называл он наших проводников. Обидно ему было уступить таджикам гуся, который достался с таким трудом и опасностью ему самому и даже «его высокоблагородию». Делать однакоже было нечего. Раздражать [18] наших пятерых проводников, которые могли в одну прекрасную ночь сбежать со своими лошадьми и оставить нас одних в дикой горной пустыне, было бы плохим расчетом. Я сделал суровую мину и напомнил Куромшину о дисциплине. Таджикам был отдан гусь, а я и казаки хлебали вонючий суп из атаек.

Я уже имел случай упомянуть о том, что в характере и нравах таджиков Рошана и Вахана приходится констатировать большую разницу, притом не в пользу ваханцев. Большая разница наблюдается и в отношении наречий. Как на пример лексических различий стоит хотя бы указать на название барана, животного, играющего столь важную роль в жизни горца. Это животное называется «гушпан» у рошанцев и «жендор» у ваханцев. Замечу кстати, что филологи, которых я после того по поводу этого «интервьюировал», видят в слове «жендор» корень родственный с корнем слова «говяда».

Снявшись 19 июля утром с места ночлега у Мазар Тепе, мы продолжали путь вверх по долине, которая носит здесь вполне восточно-памирский характер. Верстах в двух от места ночлега мы покинули на время берег реки и прошли около десятка верст параллельно реке по длинному и широкому плато, возвышающемуся над долиной метров на 100 и обрывающемуся местами к реке порядочными кручами. Мы догадались подняться на это плато, благодаря следам прошедшего здесь киргизского каравана. Следы, судя по сильно высохшим экскрементам животных, были давнишние. Действительно, дорога по плато оказалась замечательно ровной, хоть в «дормезе» кати. Между тем дорога по берегу реки камениста, пересечена оврагами и местами, где кручи обрываются в реку, прерывается совсем. Ширина плато — от полуверсты до версты. Далее идет отлогий подъем вверх. Возвышенность увенчана несколькими характерными конусообразными вершинами — несомненно вулканами. Эта горная группа, служащая водоразделом между бассейнами Зор Куля и Аличура, носит название «Большого Памира». Руководимые следами прошедшего здесь киргизского кочевья, мы спустились к реке верстах в 12 от места ее выхода из Зор Куля и прошли эти 12 верст по самому берегу. В среднем наклон русла к горизонту здесь не велик: от среднего Мазар Тепе до выхода реки из Зор Куля длина русла может составить приблизительно 25 верст. Этим 25 верстам русла соответствует вертикальное падение всего в 150 метров. Тем не менее на самом верхнем участке реки — на последних 12 верстах — я видел несколько отдельных коротких плесс с большим наклоном русла и с бешеной скоростью течения; встретилось здесь также несколько переузин, где русло перегорожено порогами. Но на ряду с этими неприветливыми участками реки попадались места, где река растекается на значительную ширину и представляет удобные броды с дном, устланным мелкой галькой.

Наконец, пройдя под крутыми громадами, [19] надвинувшимися почти на самую реку, мы очутились в длинной и широко лессовой ендове. Перед нами расстилалось величественное озеро, поверхность которого, под действием сильного ветра, была покрыта грозными волнами, дававшими у берегов изрядный прибой. Англичане, старающиеся совать повсюду свой нос, назвали это озеро Викторией. Его киргизское название-Вор Куль. Это значит — «Озеро Драконов». Причины, по которой озеро получило от заглядывающих иногда в его долину кочевников такое название, мне доискаться не удалось. Киргизы Памира не любят делиться своими легендами с европейцами. Длина «Озера Драконов» около 20 верст; его ширина — от 2 до 7 верст. Высота озера над морем около 4200 метров, т. е. почти 4 версты. Принимая во внимание как эту огромную высоту над морем, так и значительную горизонтальную протяженность озера, приходится признать его одним из замечательнейших «альпийских» озер всего света. С севера ендова озера ограждена горной группой «Большого Памира»; с юга — снежным хребтом Императора Николая II. Северное побережье озера — от воды до предгорий «Большого Памира» — довольно широко. На этом огромном лессовом плато попадаются многочисленные лагуны, кишащие водяными птицами. 19 июля я и Куромшин вдоволь наплавались по этим лагунам на наших конях, доставая из воды подстреленную мною дичь. Тут кроме атаек я набил порядочно мелких уток вроде наших русских «чирков». Суп из них несколько приличнее, чем из атаек. Но мои ваханцы не ели и чирков. А так как гусей, хотя они и были на лагунах, убить мне не удалось, то ваханцам пришлось вечером 19 июля выдать фунтов шесть муки на болтушку. Я же и казаки ужинали супом из чирков с легкой мучной заправкой. Муки оставалось у нас после ужина 19 июля совсем немного, а до Ак Су, где можно было надеяться встретить, наконец, киргизов, от Зор Куля далеко. Найти около Зор Куля киргизов мы потеряли надежду. Таджики начинали роптать. Ничего подобного, наверное, не позволили бы себе бравые таджики Бартанга. С большим сожалением выдавал Воронежев муку ваханцам вечером 19 июля. Пробовал он меня убедить уменьшить выдачу. Но я этого допустить не мог; было прямо рисковано усиливать недовольство пятерых туземцев, которые рассчитывали сдать нас на Зор Куле киргизам, и которым вместо того предстояло сопровождать нас по незнакомой им пустыне... Казаков я подбодрял тем, что высказывал уверенность насчет обилия дичи на верховьях Истыка, куда я имел в виду перевалить.

Недостаток в припасах и недовольство ваханцев заставляли меня подвигаться вперед быстрее, чем как следовало бы в видах изучения интересной местности, каковой является бассейн Зор Куля. Я делал большие переходы. Так 19 июля пройдено 55 верст караваном; лично я сделал гораздо больше, уклоняясь то и дело в стороны для [20] осмотра местности и для охотничьих предприятий. Мы ночевали под 20 июля у восточной оконечности озера. Ночь была морозная и ветряная. Мы с Куромшиным приехали на ночлег опять мокрыми.

Наши лошади находили себе довольно сносный корм на месте этого нашего ночлега — при впадении в озеро речки, текущей с Большого Памира: по ложу речки, около воды, лёсс был покрыт реденькой сухой травкой, характерной для восточного Памира. Кое-где были солончаки, столь полезные для лошадей.

Терескену на лёссовом плато к северу от озера очень мало. Попадаются отдельные кустики этой колючки только на небольших каменистых холмиках, возвышающихся над лёссовой равниной. Заметив скудость терескена при самом вступлении нашем в ендову Зор Куля, я распорядился, чтобы таджики собирали корни этой колючки в течение всего пути по северному побережью озера. Терескеном и кампырмышем, собранным кое-где по кустику на протяжении 25-30 верст, ваханцы набили несколько бывших с нами порожних мешков. Эта мера оказалась очень полезной, ибо в смежности с местом ночлега терескена не находилось совсем.

Утром 20 июля, снявшись со стоянки у Зор Куля, мы шли сначала вдоль протока, текущего в Зор Куль из сравнительно небольшого озера Кук Джигита, лежащего к востоку от Зор Куля. Отсюда отчетливо виднелась снежная громада Пика Согласия, одного из природных столбов русско-афганской границы, установленной в 1895 году. Длина помянутого протока от 8 до 10 верст. Лёссовая почва вдоль него представляет ряд предательских топей. На небольших каменистых холмиках, возвышающихся над этой топкой равниной, мы встречали огромных орлов, находящих себе здесь обильную пищу в виде водяной птицы. Орлы были очень строги, и на выстрел не подпускали. Столь же бесплодной, была и погоня наша за медведем, который отвлек нас верст на десять в сторону от нашего пути — почти на самые склоны Пика Согласия. Вернувшись с этих склонов к озеру Кук Джигиту, мы присоединились к нашему каравану и потянулись к озеру Куркунтаю, из которого вытекает проток, впадающий в Кук Джигит. Высота Куркунтая над морем — около 4300 метров. На этом озере я видел огромную глыбу льда, прислоненную к южному берегу. Толщина ледяного слоя над водой была, по крайней мере, в 2 метра; длина льдины вдоль берега равнялась примерно 100 метрам.

От Куркунтая я взял в северо-восточном направлении и через отлогий водораздел перевалил в бассейн Истыка. Мы попали на один из левых притоков верхнего Истыка, который течет с «Большого Памира» сперва в южном направлении, а зачем заворачивает на восток и далее, перед впадением в Истык, на северо-восток. На этом притоке [21] Истыка я видел в двух местах порядочные озероподобные расширения русла; здесь воды реки скрывались под ледяными полями площадью примерно в 2-3 десятины; толщина льда достигала 1 1/2 метра.

Верхнее течение Истыка на некоторых картах обозначено названием «Кара Су», каковое название встречается на Памире не один раз. Однако же киргизы, которых мы наконец встретили 21 июля на среднем Истыке, упорно стояли на том, что среди них верхний Истык носит другое название, а именно «Шиш Тепе», т. е. «Шесть Холмов». Это прозвище дано реке по одному из обрамляющих ее горных хребтов, из которого высовывается шесть характерных пиков. Маршрутная съемка, произведенная мною 20 июля, привела меня к заключению, что на всех существующих картах Памира верхнее течение Истыка представлено неправильно. Дело в том, что многие части Памира воспроизведены на картах лишь на основании «расспросных» сведений.

20 июля я расположился на ночлег на холме, командующем над левым берегом Истыка, в версте ниже киргизской могилы Джарты Гумбез. Эта могила отмечена на существующих картах. Ее легко признать по характерной часовенке с куполом. Перед нами расстилался величественный вид на долину реки и на знаменитые «шесть пиков». За ужином я и мои казаки хлебали суп из атаек; ваханцам была выдана на болтушку последняя мука... Положение становилось невеселым. К счастью однако же на другой день, 21 июля, мы встретили на среднем Истыке киргизское кочевье. В этот день 21 июля сделан переход в 40 верст. Утром переправились на правый берег Истыка и шли все время этим берегом. Под вечер встретили кочевье. Первым делом я купил барана, который был немедленно зарезан и приторочен ко вьюкам. Я собрал ваханцев и объявил им, что, если они будут настаивать, я готов отпустить их теперь в Лянгар Гишт, так как для дальнейшего следования моего каравана представлялась возможность нанять коней у киргизов. Но вместе с тем я не преминул подробно объяснить им все выгоды, которые для них окажутся, если они согласятся дойти со мной до поста Памирского. Здесь, в урочище Игри Миюз, благодаря встрече нашей с киргизами, я мог снабдить ваханцев бараниной. Но до Гишта им предстояло бы отсюда 5 суток пути, в течение которых баранина неминуемо должна была испортиться: ночные морозы в ендове Зор Куля чередовались в эти июльские дни с порядочным солнопеком среди дня. На Посту Памирском я обещал снабдить моих таджиков мукой. Оттуда они пошли бы в Гишт прямым путем, которым двигаются воинские эшелоны и продовольственные транспорты, т. е. по Аличуру и через перевал Хоргуш. Ваханцы, подбодренные тем, что у нас имелась теперь свежая баранина, с радостью согласились идти со мной на Памирский [22] Пост. Мой караван весело потянулся к подъему на перевал Игри Миюз, которым значительно сокращался наш путь, так как Истык делает против перевала большое колено. У самого начала подъема на перевал мы застали крошечный кочевой «пост Истыкский». Этот оригинальный военный пост состоит из двух юрт, населенных пятью казаками и одним урядником — «начальником пикета». Пост кочует обычно по нижнему Истыку и по долине Ак Су около впадения Истыка в Ак Су. Вскоре после моей встречи с кочующим «постом», до Памирского отряда достигли вести о восточно-китайских событиях. Результатом этих вестей было между прочим то, что пост Истыкский получил предписание «немедленно откочевать» на Ак Су, на китайскую границу. Там и пробыл пикет всю осень 1900 года. Но ни в Кашгарии, ни на китайском «Таг Дум Баш Памире», за которым должна была «наблюдать» эта горсточка из шести казаков, спокойствие не нарушалось ни этой осенью, ни позже. Драмы, разыгрывавшиеся на востоке Небесной империи, почти не имели отзвуков на этих западных ее окраинах.

Казаки Истыкского поста дали нам фунта три боурсаков — все, что у них было в данный момент напечено. Характерно, что эти милейшие «станичники» наотрез отказались от денег, которые я совал им «на водку». После, с оказией с поста Памирского, я прислал им в подарок несколько фунтов чаю.

Перевал Игри Миюз, на который мы полезли вечером 21 июля, — довольно высокий. Подъем местами крутой. Верхняя часть горной группы, через которую ведет перевал, представляет обширное плато, загроможденное невообразимым хаосом маленьких хребтиков и конусообразных холмиков, похожих па «сопки». Местность эта представляет несомненно большой интерес для геолога. Мы неминуемо заблудились бы в этом обширном хаосе глиняных гребней и шишаков, если бы не следы киргизских караванов, которые служили нам путеводной нитью. Перевалив, мы очутились в ущелье речки Игри Миюз, текущей в Истык. Спускаясь вниз по ущелью, напали на место, которое, по своей закрытости, приглянулось нам, как место ночлега. Это было нечто в роде глубокого колодца. Со всех сторон возвышались отвесные гранитные и базальтовые стены, увенчанные наверху острыми зубцами. Между зубцами скал находились большие залежи снега. Красивым каскадом врывалась в этот величественный природный амфитеатр речка Игри Миюз, растекалась по дну колодца, делала крутой поворот и исчезала куда-то за каменную громаду. Правда, что выбранное нами место представляло очень плохие рессурсы в смысле корма для наших коней, и без того уже отощавших на Зор Куле. Но нам хотелось хорошенько выспаться после нескольких полубессонных ночей, проведенных на морозе и на жестоком ветру. Здесь, благодаря закрытости [23] места, можно было рассчитывать на сравнительно хорошую ночевку. Действительно, выспались великолепно. Только около полуночи разбудили нас протяжные жалобные звуки. Это мяукали барсы. Бодрые и веселые, вскочили мы с наших войлоков утром 22 июля и принялись за завтрак из оставшейся от ужина вареной баранины. Ваханцы оживленно болтали с Куромшиным, который рассказывал им какие-то чудеса про пост Памирский и про Фергану. Бодро снялись мы с места ночлега и начали спускаться вниз по ущелью. Около впадения речки Игри Миюз в Истык наткнулись на большое стадо аргали, по которому дали несколько залпов из трехлинеек. Трофеем нашим оказался старый самец баран с огромными рогами. Далее продолжали путь вниз по Истыку, следуя правым его берегом. Ущелье постепенно расширялось. Наконец, река выкатила из ущелья и разлилась по широкому плато из гальки, разбиваясь на бесчисленные рукава. Мы находились в долине Ак Су, «Белой Реки». На юго-востоке виднелись снежные великаны китайского «Таг Дум Баш Памира».

Я расположился бивуаком в углу между левым берегом Ак Су и правым берегом Истыка. Здесь расстилался роскошный «Памирский луг» с обильной травой. Чтобы дать оправиться нашим несчастным отощавшим коням, я решил устроить в этом месте дневку. Оно было между прочим очень кстати и для моих научных целей. Работать теодолитом было однако же очень трудно в виду целых туч злейших комаров, наполнявших воздух. Я только тем и спасался, что заставлял ваханцев целый день поддерживать вокруг теодолита огонь 10-12 костров из сухого «тезека», т. е. навоза яков, верблюдов и овец. Терескену здесь не было совсем, но к счастью вся долина была усеяна обильными сувенирами от топтавшихся на этом богатом травой и солончаками «лугу» киргизских «аилей». Туристам, знакомым лишь со швейцарскими Альпами, представится, конечно, странным мой рассказ про «тучи комаров». Комары на высоте 4000 метров, на высоте, поднятой на 400 метров над высшим из десяти снежных пиков Dent du Midi! По дело в том, что на нашей стоянке 22 июля после полудня термометр поднялся почти до + 20° Цельзия (разумеется 3 тени). Это не мешало ему спуститься до нуля ранним утром 23 июля. Весь день 22 июля атмосфера была, как выражаются метеорологи, сильно «завихрена»: ветер беспрестанно менял направление, обегая в беспорядке все румбы. Очевидно, что в этой обширной горной долине, под влиянием сильного солнопека, образовывались то здесь, то там, барометрические «депрессии», обусловливающие возникновение небольших местных вихрей. Любопытны были колебания температуры в этот день 22 июля, колебания, сопровождавшие перемены ветра. Особенно курьезно то, что температура повышалась при северных ветрах и понижалась при южных. Дело в том, что к северу от устья Истыка долина Ак [24] Су представляет из себя песчаную пустыню, которая в этот день была сильно раскалена солнечными лучами. Между тем на юго-востоке возвышаются снежные громады китайского «Таг Дум Баш Памира».

На левом берегу Истыка, в полуверсте от устья, находится большой глинобитный сарай, воздвигнутый именитым каракиргизом, которому молва присвояет титул «бека». Этот знаменитый древний бек, по имени Тохтамыш (Собственно Тохта Мыш, что значит «Придержи кулак!»), с благодарностью вспоминается одиночными киргизскими джигитами, которых застает зимняя пурга на переезде с Мургабского поста в Ак Таш. Ак Таш, т. е. «Белый Камень», — название урочища в верховьях Ак Су. Это урочище, несмотря на большую высоту над морем, служит, благодаря южному положению и защищенности горами от ветров, излюбленным местом зимовки для целого «клана» каракиргизов, которые называются «ак-ташскими». Все киргизское население русского Памира составляет в административном отношении одну волость, разделенную на четыре аминства: Мургабское, Аличурское, Ранг-Кульское и Ак-Ташское. Последнее занимает долину Ак Су.

23 июля утром мы снялись со стоянки у Ак Су, переехали в брод Истык против сарая Тохтамыш бека и потянулись вниз по Ак Су левым берегом. Я отправился рысью вперед каравана и нашел в нескольких верстах от рабата Тохтамыша довольно сносный брод через Ак Су. Правда, лошади погружались в воду почти до холок. Чтобы не замочить вьюков, пришлось организовать переправу так: лошадей развьючили, и чемоданы переправляли по одному; таджик, или кто-нибудь из казаков, садился на лошадь и держал чемодан на руках, на весу; двое других таджиков шли по бокам лошади, местами по шеи в воде, и поддерживали всадника, державшего вьюк. Течение Ак Су быстро по сравнению с течением рек Европейской России, но много слабее, чем у Мургаба-Вартанга. Просто как то не верилось, что мы находились теперь на верховьях той самой бешенной реки, которая месяц тому назад швыряла и вертела наши турсучьи плоты. Вода в Ак Су оказалась 23 июля довольно теплой: я измерил ее температуру и нашел ее равной 10° Цельзия. Перейдя на правый берег Ак Су, мы могли двигаться уже совершенно беспрепятственно до самого поста Памирского, который стоит также на правом берегу Ак Су, но только там, где эта река получает другое название — Мургаб. Ниже устья Истыка долина Ак Су широка и пустынна. Песок, галька, кое где кустик терескена. Места с жиденькой сухой травкой здесь очень редки. Речки, устремляющиеся в Ак Су со снежных громад Муз Таг Ата — «Отца снежных гор» — докатывают свои воды до Ак Су только в начале лета; в конце июля они пересыхают [25] в своем нижнем течении, теряются в сыпучих песках унылой горной пустыни.

От места нашей переправы до Поста Памирского оставалось 80 верст. Я оставил караван под командой Воронежева, а сам поехал, в сопровождении Куромшина, рысью вперед. Мы сделали, с небольшими передышками, восьмидесятиверстный перегон и около 9 часов вечера того же дня были на Посту Памирском. Караван пришел туда только на другой день. На всем протяжении 80 верст встретился нам только один человек. Это был ак-ташский «амин» — один из четверых помощников Памирского «волостного». Амин ехал в Ак Таш с Мургабского поста. Он сидел на чудном жеребце, а в поводу вел другого, навьюченного кошмами, одеждой, провизией и мехами с кумысом. По его словам, все киргизские аили, кочующие по Ак Су, теснились теперь у Ак Таша.

Невдалеке от нашей цели — Поста Памирского — мы миновали подъем на перевал, ведущий из долины Ак Су в котловину озера Ранг Куля. Эта котловина представляет из себя во многих отношениях интересную местность. Озеро Ранг Куль, т. е. «Козлиное», соединено протоком с другим озером — Шор Кулем, т. е. «Соленым». Вода, притекающая с гор в Ранг Куль, содержит небольшую примесь разных солей, преимущественно поваренной. Стекая отсюда через проток в мелкое озеро Шор Куль, вода, вследствие усиленного испарения, пересыщается солью и выделяет избыток ее у берегов озера, а также на островах. Эти острова, а равно и острова Ранг Куля, весной покрываются сплошными массами водяных птиц, высиживающих яйца. Невдалеке от Ранг Куля находится высокий утес, с вертикальными стенами, в котором имеется, на высоте нескольких десятков сажен над почвой, большое отверстие, ведущее видимо в пещеру. Пещера эта однакоже недоступна. Про нее ходит среди каракиргизов несколько легенд. Киргизы уверяют, будто из отверстия пещеры иногда видим бывает свет. В ней сокрыты несметные сокровища, охраняемые духами. Эти сокровища попали туда так. Бухарские купцы везли из Китая много разных драгоценностей. На ночлеге у Ранг-Кульской пещеры их известил один добрый киргиз, что на них нападут через несколько часов разбойники. Купцы не растерялись: они зарезали всех своих верховых и вьючных лошадей и начали бросать куски парной конины на утес; мороз был тогда сильный, и куски примерзали к камню. Цепляясь за получившиеся таким образом выступы, влезли они в пещеру и втащили туда на связанных арканах свои драгоценности. Затем они умерли с голоду, а души их остались сторожить клад. Целый цикл рассказов ходит среди местных киргизов и про военные столкновения, бывшие между китайцами и их соседями близ Ранг Куля и вообще на Восточном Памире.

Западно-сибирские киргизы, тюрки и монголы много раз [26] вытесняли китайцев из Кашгарии. Затем опять торжествовали китайцы, полчища которых обыкновенно отбрасывали разбитого врага на запад, на Памир, и здесь его уничтожали. Такова была участь монгольского племени Киун-Ну в начале нашей эры; тюрков уйгуров в XI столетии по Р. X., джунгарских калмыков в XVII столетии; коканских и бухарских авантюристов в последующие времена. В преданиях памирских каракиргизов происходившие на Восточном Памире битвы связаны с легендой о «всадникак на вороных конях», которые спускались со священной горы Муз Таг Ата и склоняли успех на ту или другую сторону.

Здесь, на Восточном Памире, разыгрался финал великой драмы, действующими лицами которой были Чингисхан (Собственно Джингиз Хан, т. е. «Непреоборимый Повелитель».) и его заклятый враг нойон («Нойон» значит «князь».) Гушлуг, этот своего рода Баяр — «рыцарь без страха и упрека» — в сказаниях монголов и каракиргизов. После долгой борьбы, остатки доблестной дружины Гушлуга были загнаны отрядами великого монгольского завоевателя на Восточный Памир. Гушлуг и его приверженцы пали героями в последней, происшедшей на «Крыше Мира», сече с вдесятеро сильнейшими монголами.

В нескольких верстах от озера Ранг Куля к востоку, на китайской границе, расположен небольшой русский военный пост, носящий название Ранг-Кульского и занятый лишь взводим казаков. С поста Памирского можно проникнуть на Ранг Куль двумя путями: или идя сначала на восток, по долине Ак Су, а затем на север, через дов