Вторник
19.03.2024
07:16
Форма входа
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 441
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Flag Counter

Всё о Таджикистане (или почти всё...)

Горцы верховьев Пянджа

А. А. Бобринский. Горцы верховьев Пянджа (ваханцы и ишкашимцы). Очерки быта по путевым заметкам гр. А. А. Бобринского. — М., 1908.

Переправа через Бартанг в Рошане. Плоты, составленные из  турсуков  (козий или бараний мех). Фото П. Павлова

В беседах с нами горцы любили всегда подчеркивать свои иранские связи или иранское происхождение, во что, по-видимому, они верят. Называют они себя «ирани», иногда прибавляя к этому название «таджик». При этом часто говорили: мы такие же таджики, как и жители Дарваза. Вообще, в горах мы заметили какое-то особое уважение к Дарвазу и в особенности к его части, называемой Вахио; под этим именем горцы часто подразумевали весь Дарваз. Горцы, предки которых пришли в данную местность из Дарваза, обыкновенно особенно кичились этим фактом.

Вообще, среди горцев заметили мы какое-то инстинктивное сознание об общих узах не то родства, не то культуры, связывающих их всех воедино. Все с одинаковым, как бы племенным, отчасти классовым, оседло земледельческим предубеждением относятся к своим ближайшим соседям, кочевникам киргизам; хотя при этом следует отметить, что таджики скорее и охотнее выдают своих дочерей замуж за киргиза, чем этот последний — за таджика, что, насколько мне известно, случается крайне редко. Причину этой разницы отношений надо, как мне думается, скорее искать не в расовых взаимных предубеждениях, а главным образом в разнице экономического положения. Киргиз чаще, чем оседлый таджик, бывает зажиточным.

К жителям низменности горцы относятся несколько пренебрежительно, говоря, что среди них царит ералаш, т. е. смешение (рас).

Общие физические признаки, которыми простой наблюдатель, не антрополог, может охарактеризовать население гор в пределах между Гиндукушем и Зерафшанскими хребтами, незначительны. Привожу их: сравнительно большой рост, сухопарость, длинные конечности с небольшими узкими ступенями ног и с подобными ладонями рук, длинные пальцы на руках и ногах, малоразвитые икры ног. Вообще, общей склад более изящен, чем коренаст; толстые, угловатые, короткие типы среди горцев встречаются крайне редко, а толстых мы никогда не встречали. Лица у горцев скорее продолговатые, обыкновенно с глубоко сидящими глазами и с выдающимися носами; носы часто с горбиной, и тогда очень тонки, иногда без горбины, и тогда длинные, раздающиеся книзу у больших ноздрей; при этом в первом случае преобладают тонкие губы, во втором — толстые; иногда попадаются носы широкие, расплывчатые, с тупым окончанием; уши у многих несколько отстают от головы; попадаются скуластые. Глаза обыкновенно коричневые, зеленые, серые, очень редко голубые. Растительность на лице и на голове обыкновенно густая, чаще темно-каштанового, реже черного цвета; изредка волоса более светлых оттенков, очень редко вполне белокурые. На груди растительность незначительная, у некоторых типов, больше у белокурых и у очень смуглых, растительности на теле почти никакой. Лица, конечно, сильно загорелы; загар обыкновенно коричневый; темно-смуглых встречали редко; так же редко встречали красный загар. Горец крайне вынослив в ходьбе, в своих движениях свободен, ловок и изящен [Между прочим, горцы проявляют свою ловкость и силу, переправляясь вплавь через горные реки (сильное течение) на гупсарах (также «турсук», «саночь»). Турсук — цельная шкура козла, надуваемая воздухом через одну из задних ног. Турсуком пользуются, ложась на него всем туловищем, ноги пловца при этом остаются совершенно свободными. Работают ногами и одной рукою, другою придерживают мех. При помощи турсуков можно переправлять скот и лошадей. Соединяя легкою деревянной рамой несколько турсуков, составляют из них плоты. 12 турсуков (размером в 2 арш. шир. и 3 арш. длины) выдерживают двух людей (что испытали лично; по словам горцев, 3 и даже 4 люд.) или же одного человека с седлом и переметными сумами. Направляют подобный плот сзади два пловца, каждый на своем турсуке; руками держат они плот, а работают исключительно ногами. Для переправы выбирается место на реке, где течение, ударяясь в один берег, переносится наискось ложа реки к противоположному берегу. Вся работа — вплыть и, главным образом, выплыть из течения. Подобный способ переправы через реки очень древен и широко распространен в Азии и отчасти в Африке по настоящее время; нам лично пришлось наблюдать применение турсука на Ниле у вторых катаракт.]. Сквозь налет, которым покрыла горца его суровая, полная лишений жизнь, подчас проглядывает сходство его с европейцем, а также довольно часто с семитом (евреем), но, конечно, кроме этих двух типов, существует много других. Разнообразие их велико не только по долинам, но по кишлакам и даже по отдельным домам. Разобщенность горцев по отдельным долинам и ущельям, раньше по отдельным политическим единицам, на которые были разбиты все горы, способствовала сохранению среди горцев отдельных типов, из которых в продолжение многих веков слагалось горное население.

Из духовных признаков, общих горцам, можно отметить тихий, миролюбивый нрав, честность [за исключением матчинцев, которые пользуются повсеместно в горах самой скверной репутацией воров и бездельников] и любовь к семье, к детям.

Отпечаток общих всем горцам условий жизни и окружающей их обстановки, конечно, лежит на них, и к только что перечисленным общим физическим и духовным признакам, свойственным большинству горцев, следует отнести и многие другие, которые вырабатывались главным образом под влиянием общих всем горцам особенностей их жизни.

Суровая горная обстановка, климат с резкими колебаниями температуры, трудные и тяжелые пути сообщения, опасности, которыми они окружены в виде обвалов, осыпей, оползней, обусловленных главным образом молодостью гор, среди которых живут, закалили здоровье горцев физически и духовно, сделали их выносливыми, более мужественными, более сосредоточенными, чем их несколько мягкие и беспечные собратья-земледельцы с низменности. Тяжелый и кропотливый труд горного земледельца на скудной, каменистой почве и как результат скупые, тощие урожаи сделали горцев долготерпеливыми, трудолюбивыми и расчетливыми. Горец волею или неволею привязался к своему клочку земли, над которым он потратил столько сил и труда, над которым столько скорбел и хлопотал. 

Не забуду, с какой любовью в Вахане старик, за 90 лет, показывал свой клок земли, с какою гордостью, охватывая своим потухшим взором землю, дом, все свое хозяйство, говорил: «Вот уже семь поколений, как все это находится во владении нашей семьи». С каким почтением и любовью окружающие его молодые поколения внимали его словам и смотрели на свое вековое родовое добро!

              

Молотьба (Язгулем, селение Джамак).

Снопы развязывают, раскидывают на гумне и гоняют по ним скот. В данном случае гумно огорожено и снопы разбросаны по кругу; шесть голов скота связаны палкой наподобие ярма и топчут хлеб

Замкнутая жизнь по отдельным долинам и ущельям, зимою же часто по отдельным кишлакам, тесно привязала горца к родным местам, развила в нем горячую любовь к своим горам, к родному кишлаку, к семье; горцы особенно нежные отцы. Мы помним, как горцы, получая от нас подарки за оказанные услуги, с радостью спешили передать все полученное своим детям, скудно одетым, но всегда красивым и живым. Эта замкнутость дала возможность горцам сохранить до последнего времени свою индивидуальность, свою самобытность, и заставила их дорожить всем своим достоянием прошлого: преданиями, обычаями, нравами.

Отдаленность больших базаров, кишлаков и городов, вообще, центров местной культуры, избавила горцев от клейма хамства, пошлости и грубости, которыми заклеймена оторванная от своих корней, обезличенная и легкомысленная толпа больших центров. Насколько горцы сохранили чувство самоуважения, мы испытали на самих себе; за время нашего троекратного посещения гор, мы не запомним ни одного случая кражи, не запомним, чтобы кто-либо из горцев обращался к нам за милостынею [даже в Матче, где целые кишлаки занимаются нищенством как отхожим промыслом, худои (нищие) на особом счету, не уважаются и ютятся особняком в 12 кишлаках: Камадон, Подрахон, Гузун, Арнахон и друг.]; нам ни разу не пришлось видеть не только драки, побоев, но вообще какого бы то ни было грубого обращения среди горцев. В сношениях между собою горцы вежливы, при встречах, напр., они здороваются, подавая друг другу руки, при чем, не разжимая руки, преподносят чужую к своим губам, целуя или делая вид, что целуют ее. С почтением относятся они к старшим; опрятно и с соблюдением известного чина сидят за едою. Повадки и все движения горцев изящны, ничего хамского, ничего пошлого [об изяществе манер горцев Вахана упоминают английские путешественники]. Все это признаки древних рас, прошедших через многие века самобытных культур.

Вечно враждовавшие мелкие полусамостоятельные миры, беки, хакимы, владевшие отдельными волостями, на которые разбиты были горы, не могли своим гнетом, притеснениями, обидами и грабежами убить в горцах чувство человеческого достоинства; хотя горцы подчас и выглядывают несколько забитыми, но все же постоянное общение с природою, постоянное пребывание лицом к лицу с действительностью сохранили в горце его человечность, простоту, естественность, сохранили в нем прирожденный неискалеченному человеку простой, здравый смысл и животворящую философию здорового, уравновешенного человека. Здесь, в горах, в беседах с горцами, заметил я, насколько у них, у людей, живущих в своей родной, человеческой обстановке, сильно и тонко развиты чувства, насколько быстро и хорошо понимают своим субъективным живым рассудком человека и его душевный склад, насколько чутко схватывают малейшие изменения, все переливы его душевного настроения.

Здесь у места будет упомянуть о двух фактах, которые могут несколько обрисовать душевный облик горца. В горах по Пянджу до последнего времени процветала торговля людьми. Этим торгом занимались главным образом правители отдельных областей. Среди произвола, царившего в горах полным хозяином, все же не вполне утеряла свои права человеческая этика, и в горах считалось позором как для правителя, так и для подданных его, когда первый торговал жителями своей собственной волости. Горцы, потомки поколений, живших в столь безнравственной обстановке, что каждый человек мог превращаться не сегодня так завтра в товар, при рассказах своих об этой торговле людьми неизменно относили рассказы к чужой волости, тщательно избегая упоминать о своей; сознавая, что торговля людьми унижала их человеческое достоинство, тем не менее говорили о ней без всякого возмущения, только стыдились своего былого униженного положения и старались в наших глазах смягчить его.

В Шугнане мы как-то застали часть семьи, одних женщин и детей, за обедом. Заметив, что обедали они без хлеба, мы дали им своего. Обедающие с жадностью набросились на хлеб и стали настойчиво просить еще. В это время появились мужчины семьи; увидев, в чем дело, заметив наши лица, вероятно, выражавшие некоторое изумление, они подошли к нам и объяснили, что женщины и дети вовсе не так голодны, как притворяются, что они просто дурачатся и что никакого хлеба им не нужно, а нас попросили ничего съедобного более не приносить.

Среди величественной природы гор, где беспомощная немочь человека перед беспощадной мощью природы дает себя особенно сильно чувствовать, горец обратился за утешением к живительным началам своей природы, в данном случае к своему воображению. В долгие зимние вечера он имел досуг воскрешать в своем воображении тот многочисленный мир духов, которым человечество спокон веков любило окружать себя. Горцы оживили этот мир, облекши представителей его в новые образы, наделив их новыми свойствами; рассказами своими о похождениях лукавых духов, о своих встречах и приключениях с ними они превратили этот мир в нечто почти осязательное и положительное; завертелся перед горцем целый сонм духов, добрых, злых, шутливых, безразличных, и наполнил он ими все горы, ущелья, пещеры, леса, потоки, даже домов своих не избавил от них. Всюду вокруг горца кишат целые полчища духов: дэвы, альмасти, аджина, лашкар, фаришта, пайрика (пари), Гарут и Марут, и над ними всеми царит добрый дух Малойка. На всех путях своих приходится горцу сталкиваться с ними, обороняться, хитрить, ублажать, воевать, и вместо непосредственных столкновений и борьбы с неумолимою природою, борется он с призраками, созданными своим воображением, с которыми, как оказывается, борьба более по силам человеку, не столь для него безнадежна.

К приведенной характеристике горца я должен сказать, что не вся она применима ко всем горцам. Горцы, живущие в более благодатных условиях, как, напр., каратегинцы, жители главной долины Сурхоба и низовьев некоторых боковых долин, славятся в горах веселым, общительным характером. Многие из фальгарцев, бывая в частых сношениях с низменностью, более походят на ее жителей: разбитнее, предприимчивее и общительнее других горцев. То же можно сказать о жителях густо заселенной и плодородной долины Ясмана в Каратегине; торгующие с Кокандом и даже имеющие в Фергане недвижимую собственность. Матчинцы, напротив, пользуются в горах самою плохою славою; их считают ворами, забияками, крикунами, а начальство — величайшими сутягами. Среди матчинцев сохранилось предание, что их край служил Бухаре местом ссылки каторжников. Целые деревни в Матче промышляют, по словам самих матчинцев, нищенством. С осени по весне шатаются они по городам низменности и по зимовкам кочевников киргизов, которых считают намного тароватее жителей городов и своих сородичей горцев.

Долины Ягноба и Язгулема нами не были посещены, а потому приведенная общая характеристика горцев к населению этих долин не относится. Большинство горцев считает жителей этих двух долин как бы обособленными от остального населения гор.

Одежда горца состоит из шерстяного тканого, прочной работы халата (на Пяндже называется чекмень или чепан). Шерсть, употребляемая на халаты, не красится, естественный ее цвет — коричневый, в верховьях Пянджа часто белый и серый; халат опоясывается кушаком. Под халатом обыкновенно грубое бумажное или шерстяное белье. Бедные надевают халат прямо на голое тело без рубахи. Рубахи носятся без воротников, ворота часто закрепляются по старому фасону (выраж. горцев) на левую сторону; панталоны широкие наверху и несколько суживающиеся книзу. На ногах, смотря по местности, или вязаные чулки, которые носят часто по две — по три пары, или же нечто вроде онучей. Сверх чулок мягкие кожаные сапоги, доходящие до половины икр (в Вахане по колено); сапоги у подъема обвязываются шерстяною вязаною тесьмою. Панталоны заправляются в чулки, которые затягиваются своим шнурком. На голове обыкновенная тюбитейка; в Вахане и вообще по Пянджу летом носится она мелкою, плоскою, вязаною из белой бумаги; зимою же и вообще в холодную погоду там же носят шерстяную тканую шапку: вяжется она колпаком, для ношения заворачивается до превращения ее в плоский блин, называют ее «пакуль». Зимою сверх халата (чекмень, чепан) надевается одинакового с ним покрова меховой нагольный халат.  
Женщины дома ходят в длинной широкой рубахе, бумажной или шерстяной; из-под рубахи виднеется низ панталон, довольно туго охватывающий ногу у щиколодки. На голове женщины носят небольшую плоскую тюбитейку, сверх тюбитейки, особенно для выхода из дома, набрасывается платок различных размеров, концы которого свешиваются по спине, несколько прикрывая только затылок и косы. В горах женщины лиц не закрывают. Платки обыкновенно из тонкой бумаги (мата), по углам иногда вышиты простым примитивным орнаментом или просто знаками вроде следующих (в Шугнане на платке из кишл. Баджу):
 

 

 

В холодную погоду, а также для выхода из дома женщины надевают халаты, большей частью шерстяные, наподобие мужских.

Волосы женщины носят, расчесывая их на две половины, прикрывая уши волосами и концы последних заплетая в две косы; женщины косы носят сзади, девушки спереди (в Шугнане); в косы обыкновенно заплетается шерсть, чтобы сделать их длиннее и пышнее. Волосы у женщин обыкновенно грубы, а косы жидки и коротки. Хозяйка имеет обычай хранить ключи своего хозяйства привязанными к концам своих кос; то же делают вообще женщины со всякими безделушками; так, получая от нас через своих мужей мелкие подарки в виде колец, серег и навесок, он немедленно, чтобы их не затерять, привязывали к своим косам.

Волосы маленьких девушек часто заплетаются в несколько мелких косичек.

Мальчики и юноши до совершеннолетия своего обыкновенно носят длинные волосы кудрями; рубахи у них часто вышиты на плечах и спереди у ворота; вышивки прямо по рубахе, обыкновенно красного цвета и простых рисунков: звезды, кресты и друг. (по верх. Пянджа) [В противоположность более сложным по рисунку вышивкам, главн. образом Дарваза. Смотри мой атлас «Орнамент горных таджиков Дарваза».]:

Малыши в теплую погоду часто бегают нагишом. Дети в большинстве случаев миловидны, краснощеки, с хорошими живыми глазами. Все, мужчины, женщины и дети, носят массу всяких ладонок, амулетов, навешивая их на шею, привязывая к волосам (женщины и дети), вшивая их в одежду.

Насколько горцы-мужчины имеют выразительные, осмысленные лица, насколько они вообще производят благоприятное впечатление, настолько женщины в большинстве случаев производят отталкивающее впечатление. Нездоровые, бледно-желтые, одутловатые или чрезмерно худые лица их грубы, с тупым животным выражением. Общий вид женщины крайне невзрачен и неряшлив. Вялая, неуклюжая, в грязной рубахе, с растрепанными волосами, с грубым голосом и смехом, вот как она представляется вам в своей домашней обстановке. Горская женщина таджичка (за немногим исключением, может быть, главн. образ. в Дарвазе) плохая хозяйка, и в этом, как и в остальных своих свойствах, представляет полнейший контраст с бодрой, здоровой, жизнерадостной, трудолюбивой и образцовой хозяйкой киргизкой. Объяснить эти непривлекательные свойства горной таджички подневольным затворничеством нельзя; вдали от центров однобоких культур люди везде живут естественной, нормальной жизнью, и в горах, насколько мы могли заметить, женщины живут вполне свободно, и своих лиц даже перед нами, иностранцами, редко закрывали. Особенно свободно держат себя женщины в горах по Пянджу, где горцы меньше занимаются отхожим промыслом и потому меньше вносят в горы городских обычаев. В низовьях Горного Зеравшана, в местностях, находящихся в более близких сношениях с городами низменности, нравы, конечно, успели сильно измениться. Как на главную причину непривлекательности горной женщины можно, мне думается, указать на ранний ее брак. Здоровых, свежих, молодых женщин мы не видали. Встречались только или девочки-подростки, совсем еще молодые женщины, не вполне сложившиеся, или же истрепанные, истощенные старухи. Изнашиваясь так быстро, их начинает тянуть к ленивой сидячей жизни, они привыкают проводить большую ее часть в своих сырых, дымных и темных домах. Ранний брак в скудной и суровой обстановке горцев, связанный при этом с нездоровой работой, предоставленной женщине обычаем, почти исключительно дома, сильнее должен был отозваться на горской женщине, чем на женщинах, одинаково рано вступающих в брак, но находящихся в других, более благоприятных условиях климата и экономической обстановки.

В горах Зеравшана, Каратегина и Дарваза горцы официально исповедывают суннизм, но есть основание предполагать, что в некоторых кишлаках Зеравшана есть шииты. В Дарвазе в двух-трех кишлаках живут шииты и последователи секты исмаилья. Все население Вахана, Ишкашима, Горона, Шугнана и Рошана принадлежит к секте исмаилья. Эта одна из наиболее радикальных и рационалистических сект. Здесь по Пянджу ее ученье, как кажется, пропитано несколько буддизмом и учением о переселении душ (metempsychosis). Об организации и распространении ее в наших бухарских среднеазиатских владениях смотри мою брошюру «Секта исмаилья», где читатель найдет библиографию предмета. Секта с ее ученьем и в особенности с ее организациею не могла не повлиять на характер горца, ее адепта. Она развила в горце чувство дисциплины, послушание к старшим представителям секты и некоторую скрытность его характера. Сектанты почитают Али выше Мохаммеда. Апостолом секты, героем и святым в горах по Пянджу почитается Носир Хосрау, который жил в начале 11 столетия и умер в 1088 году в Йемгоне на левом берегу Пянджа, между Бадакшаном и главным хребтом Гиндукуша.