Вторник
19.03.2024
16:56
Форма входа
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 441
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Flag Counter

Всё о Таджикистане (или почти всё...)

Вахан- 1900 г.

СТАНКЕВИЧ Б. В.

ПО ПАМИРУ

Путевый записки Б. В. Станкевича.

(Окончание).

Глава VI.

Вахан.

11 июля рано утром мы выступили с Н. Н. Трубчениновым из Хорога и пошли далее вверх по правому берегу Пянджа. В полуверсте выше Хорога через Гунт перекинут мост такого же типа, как и таджицкие мосты через Бартанг. Только Гунт во много раз уже, чем Бартанг в переузинах Басита и Хиджиза, а потому построить мост через Гунт было несравненно проще. Этот мост настолько широк, что по нему свободно можно проехать верхом. Он построен трудами чинов Памирского отряда. Гунт, хотя и не широк, но очень глубок и быстр. При паводках он то и дело разворачивает огромные груды камней, набросанные на берегах и служащие для закрепления балок висячего моста. Этот мост причиняет много забот и хлопот гарнизону Хорога. В нескольких верстах выше моста в Гунт ввергается слева довольно значительная и быстрая река — Шах Дарья.

Перебравшись по мосту через Гунт и переваливши через утюгообразный отрог большого хребта, врезающийся клином между Гунтом и Пянджем, наш караван спустился к Пянджу и пошел вверх по этой реке. Здесь Пяндж заметно маловоднее, чем ниже впадения Гунта. Русло его очень изменчиво: то оно расширяется на версту и даже на две, при чем сама река разбивается на несколько рукавов, разделенных огромными островами; то русло съеживается настолько, что река имеет ширину не более 30 сажен. В общем наклон русла несравненно меньше, чем у Бартанга, или Гунта, и течение сравнительно не быстро. Долина реки как между Вамаром и Хорогом, так и здесь, выше Хорога, по большей части довольно широка, и путь по ней не представляет трудностей. Встречаются изредка и теснины, но далеко не такие грозные, как на Бартанге. [4] Притом все теснины Пянджа легко обходятся через сравнительно невысокие перевалы.

После того, как я проделал весь путь по Пянджу от Вамара до самого Лянгар-Гишта, для меня стало понятным, почему Пяндж, менее многоводный, чем Бартанг, пользовался исстари среди туземцев большей популярностью и произведен туземцами, а затем и географами, в достоинство главной реки, притоком которой является будто бы Бартанг. Долина Пянджа, сравнительно широкая и удобная для движения не только пешеходов, но и вьючных животных, исстари служила великим путем сообщения, по которому велась торговля, совершались переселения племен и двигались войска завоевателей-ханов. Ущелье Бартанга, едва доступное для смелых пешеходов, не пользовалось известностью. Потому-то и сама река Бартанг, несравненно более многоводная, чем Пяндж, до самого последнего времени оставалась в тени.

В расширениях долины Пянджа нередко попадаются болота, поросшие высоким камышом, в котором скрывается всадник на коне; встречаются и заросли ивняка, а также какого-то колючего кустарника, имеющего у корня довольно толстый ствол и достигающего высоты в 1 1/2-2 сажени.

Наш берег Пянджа сравнительно пустынен: оазисы не часты и не обширны. Наоборот, афганский берег представляется богатым. К числу особенно роскошных оазисов левого, афганского, берега принадлежит устье притока Пянджа, вытекающего из озера Шивы. Значительная часть долины этого притока была нам отчетливо видна, когда мы поднялись на отрог правобережного хребта. Озеро Шива и его исток — краса Бадакшана. Озеро народная молва признает бездонным; про него ходят разные чудесные легенды.

11 июля мы сделали огромный переход — в 65 верст — и заночевали в укромном боковом ущелье близ небольшого кишлачка Сиза. На быстрой речке, мчащейся по ущелью, устроена маленькая мельничка. Это примитивное и миниатюрное сооружение туземных инженеров вполне соответствует крошечным запашкам таджиков. Из кишлачка подошел к нам живущий здесь знаменитый охотник. Этот таджицкий Нимврод рассказывал про охоту на барсов, которых здесь изрядное количество. Он уверял, что между барсами есть особая порода, которая отличается тем, что ее представители имеют будто бы коготь на конце хвоста. Нимврод называл этих барсов «мадофаланами». Н. Н. Трубченинов слыхал от таджиков про эту диковину и раньше. Но, несмотря на то, что он и другие офицеры отряда назначали большие денежные премии за доставление шкуры «мадофалана», обращиков таковой получить не удавалось. Можно, стало быть, думать, что «мадофалан» есть лишь плод таджицкой фантазии.

12 июля мы вступили в Вахан и, после перехода в [5] 45 верст, достигли Мульводжского, иначе Ишкашимского, поста — цели поездки моего почтенного спутника Трубченинова. Пост занят двенадцатью линейцами (В конце лета 1900 года состоялось Высочайшее повеление о переименовании туркестанских линейных баталионов в стрелковые.).

По дороге видели несколько опустевших кишлаков: жители, ожидая, что бухарцы наложат на них тяжелые полати, только что бежали в Афганистан.

Военный пост, на который мы прибыли 12 июля, был до лета 1900 г. расположен в кишлаке Мульводже; от кишлака он и получил свое название. Кишлак Мульводж находится в области, которая называется Ишкашимом, и которая составляет западную часть Вахана. Небольшой гарнизон поста был расквартирован в двух глинобитных таджицких саклях кишлака. Надо заметить, что в припянджском Шугнане и в Вахане сакли гораздо просторнее, чем в дебрях Рошана и в глуби Шугнана, например, на Гунте. Мы прибыли с Трубчениновым в Мульводж около полудня. В одной из сакель-казарм мы застали только двух солдатиков, дежуривших около двенадцати хорошо вычищенных винтовок. Остальной гарнизон предавался рыбной ловле, или «рыбалке», как говорят туркестанцы. Один из дежурных был тотчас послан за унтер-офицером, который оставался за начальника гарнизона.

Через полчаса появился унтер и, взявши под козырек, отрапортовал Николаю Николаевичу — начальнику поста: «честь имею доложить вашему благородию, что на посту Мульводжском все обстоит благополучно». Трубченинов сделал необходимые распоряжения касательно перевода гарнизона на новые квартиры, каковой перевод он назначил на завтра, на 13 июля. Дело в том, что, в виду тесноты помещения гарнизона в кишлаке, было решено год или два тому назад построить для этого гарнизона особую казарму. Постройка была окончена весной 1900 г. и успела уже к июлю обстояться и просохнуть. Это — глинобитный рабат в роде тех, которые выстроены на постах Мургабском и Хорогском. Казарма отстоит на две версты от кишлака Мульводжа, идя вверх по Пянджу. Пяндж в этом месте растекается по очень широкому ложу и дробится на много рукавов. Огромные острова между рукавами покрыты непроницаемой зарослью колючего кустарника с древовидным стволом. В таких недоступных для человека зарослях любит залегать кабан. Кабанов здесь много. Высокий колючий кустарник, растущий по берегам и островам Пянджа, доставляет хорошее топливо. При выборе места для постройки Ишкашимской казармы имелось в виду между прочим и то соображение, чтоб обеспечить гарнизону запас топлива на возможно больший срок.

С ближайшим к казарме островом сообщение очень удобно: он отделен от берега только узким рукавом [6] реки, через который перекинуто несколько мостов. Остров очень обширен и сплошь покрыт колючей чащей. Один только этот остров обещает, как кажется, чуть ли не неистощимый запас топлива для малочисленного гарнизона Мульводжского поста.

По поводу своеобразной колючей рощи, украшающей Ишкашимскую казарму, солдатики много изощряли свой добродушный русский юмор. Один из них писал в письме на родину: «во место выбрали господа ахвицеры для нового поста! Знатное место: и кусты есть. Только бы с девками здесь гулять!»

Немного закусивши в кишлаке Мульводже, мы, не теряя времени, отправились к новой казарме. Я расставил теодолит и принялся за магнитные наблюдения. Трубченинов поставил четверых линейцев, прибывших с нами из Хорога, — отличных плотников — на разные работы по приведению новой казармы в окончательную готовность. Завтра, 13 июля, мульводжский гарнизон должен был пообедать в последний раз в кишлаке, а после обеда перейти на новую квартиру.

Спать мы легли на острове, на кошмах. Комары огромного размера неистово нас жалили, и нам удалось заснуть только после того, как с наветряной стороны было зажжено несколько костров из веток колючего кустарника. Когда костры погасали, комары нас будили. Мы подкладывали горючего материалу и снова засыпали на короткое время. Всю ночь на афганском берегу Пянджа раздавались в разных местах какие-то громкие, дикие крики. Трубченинов объяснил мне, что это таджики отпугивали кабанов от своих посевов.

Утром 13 июля я простился с Трубчениновым: как начальник Ишкашимского поста, он должен был теперь водвориться здесь на неопределенно долгое время. Я же двинулся в дальнейший путь вверх по Пянджу. Меня сопровождали мои казаки Воронежев и Куромшин, да несколько ваханцев.

Высота Ишкашимского поста над уровнем моря около 2500 метров, т. е. без малого 2 1/2 версты. Благодаря положению места под параллелью 36° 53', климат здесь — мягкий; но летом одолевают все живое комары и мошки.

Выше Мульводжа русская — правобережная часть долины Пянджа значительно суживается: местами отроги могучего Ваханского хребта круто обрываются в реку. Моему каравану приходилось не раз подниматься на довольно высокие перевалы через эти отроги. С таких возвышенных пунктов открывался дальний кругозор на долину Пянджа. Афганский берег был у меня «как на ладони».

Выше Мульводжа он значительно расширен. Пяндж на этом участке подкатывается под самый Ваханский хребет и таким образом сводит «на нет» нашу русскую часть долины. Наоборот, Гиндукуш, обрамляющий афганский берег [7] Пянджа, уходит против Мульводжа на юго-запад, т. е. отступает от реки. С другой стороны и Бадакшанский хребет, обрамляющий афганский берег Пянджа между Шивой и Мульводжем, к югу от Мульводжа быстро понижается и сходит «на нет». Таким образом, афганская территория, лежащая между Бадакшанскими горами, Гиндукушем и Пянджем, представляет из себя обширное плато высотою от 2600 до 2700 метров над морем. Оно имеет форму почти равнобедренного треугольника с основанием, обращенным к Пянджу, и вершиной, врезающейся между Гиндукушем и Бадакшанскими горами. Плато хорошо орошено стоками с Гиндукуша и Бадакшанских гор. Климат его мягкий. Оно плодородно и густо населено. Здесь находятся, среди многих кишлаков, афганские города Зебак и Ишкашим. В последнем имеется военный афганский пост.

Начиная от афганского Ишкашима и до самого Лянгар-Гишта, т. е. на протяжении около 140 верст, за мной тщательно наблюдал афганский кавалерийский разъезд из семи джигитов. По мере того, как я подвигался вверх по Пянджу правым берегом, афганцы ехали по своей стороне, все время со мной равняясь.

Как я уже упомянул, наш русский берег Пянджа к югу от Мульводжа (Иначе говоря, вверх по Пянджу от Мульводжа: здесь ведь Пяндж течет прямо на север.) вообще-то не широк, а местами, где Пяндж подкатывается под кручи Ваханского хребта, и прямо таки «сходит на нет». Берег этот каменист и представляет мало оазисов. Здесь я с большим успехом поохотился, на ходу, не спешиваясь, на горных куропаток, кишевших на каменных россыпях по скатам гор. Выстрел по выводку этих птиц мелкой дробью убивал почти всегда несколько особей. Мы набили куропатками наши куржумы и запаслись чудным жарким на несколько дней. Нигде не видывал я и такого изобилия пресмыкающихся, как здесь, на этих каменных россыпях. Ящерицы самых разнообразных размеров и цветов буквально сыпались в стороны из-под копыт наших коней.

День 13 июля был по преимуществу облачный; несколько раз принимался идти дождь; но, когда проглядывало солнце, зной был палящий. В 5 часов вечера, под конец перехода, налетела на нас гроза с ливнем, промочившим нас до костей. Ветер достигал степени бури. Около 6 часов вечера вдруг захолодило, и посыпалась крупа. Мы пришли на ночлег в кишлак Намадгут в 7 часов вечера, сделав в этот день около 40 верст. В двух верстах выше — по течению Пянджа — кишлака Ранга я видел развалины старинного укрепления; не доходя двух верст до Намадгута, миновал другие развалины, хорошо сохранившиеся и выглядывающие прямо таки величественно. На афганском уберегу, [8] почти vis-a-vis, — такие же развалины. Все это бывшие притоны бежавших из Индии сипаев.

Намадгут — самый южный пункт русских владений в Вахане и вообще в Туркестане. Его географическая широта 36° 40'; высота над морем 2600 метров. Около Намадгута наш берег Пянджа довольно широк и представляет хороший оазис. Намадгут — большой и богатый относительно кишлак.

Я ночевал на крытой террасе одной из сакель. К ужину из бараньего супа и жареных куропаток, набитых мною по пути, пригласил хозяина сакли, арбоба и еще нескольких именитых жителей кишлака. Арбоб привел с собой и представил мне афганца, только что пришедшего из-за Пянджа. Это был беглец, спасавшийся от смертной казни, человек знатного рода и занимавший довольно важный служебный пост помощника бека, т. е. вице-губернатора.

За ужином этот господин рассказывал мне разные курьезы об афганских порядках. Его речи арбоб переводил на таджицкий язык, а затем уже Куромшин передавал мне, с грехом пополам, содержание их по-русски. Много помогала, разумеется, мимика. Рассказы знатного афганца вращались главным образом около царящей в Афганистане системы шпионства и доносов, около злоупотреблений чиновников. Я предложил ему через Куромшина и арбоба несколько вопросов о состоянии афганской армии. Его показания на этот счет вполне сходились с тем, что я раньше слышал от офицеров отряда, и о чем выше я уже поделился с читателем. Для характеристики афганских нравов и порядков приведу теперь еще только следующий рассказ моего собеседника, опального афганского вице-губернатора. Один из беков Афганистана заболел. Лекарства английских фельдшеров и аптекарей не помогали. Заклинания туземных знахарей также. Больной губернатор обратился к ишану. Последний предписал больному в виде метода лечения лишить невинности семь таджицких девушек под ряд...

В течение ночи, проведенной мною в Намадгуте, из-за Пянджа несколько раз раздавались ружейные залпы. Утром арбоб и опальный афганец объяснили, что эту пальбу производил афганский разъезд, следовавший за мною тем берегом Пянджа: афганцы хотели показать, что они мол бодрствуют, и тем внушить трем вооруженным русским, за которыми они, следили, что переправляться на левый берег Пянджа русским не полагается...

По всей вероятности, афганцы палили холостыми зарядами, так как боевые патроны в мирное время им на руки не выдаются.

14 июля я сделал переход в 55 верст и заночевал в маленьком и очень бедном кишлачке Ямчине. Почти от самого Намадгута открылся вид на величественные снежные пики имени Царя Миротворца и Царицы Марии. Эти [9] пики увенчивают восточную часть могучего Ваханского хребта, отделяющего Пяндж и реку «Памир» от Шах Дарьи. Я любовался видом этих снежных великанов в течете всего перехода. Вид на афганскую сторону Пянджа был не менее внушителен: здесь река катится под самым Гиндукушем, считающим в себе не мало пиков от 6 до 7 верст высоты. В течение перехода не раз приходилось стрелять по выводкам горных куропаток; мелкие пресмыкающиеся буквально сыпались в стороны из-под ног наших коней.

Афганские кавалеристы в красивых чекменях следовали все время параллельно нам своим берегом реки и расположились на ночлег против Ямчина. Ночью «афанганская орда», как выражался Куромшин, опять дала несколько залпов «в белый свет».

Между 1895 и 1899 годами отношения к нам афганцев были хорошими и обещали делаться все лучше и лучше. Кушкинский инцидент 1885 года был давно забыт; изглаживались из памяти афганцев и мелкие столкновения с русскими на Памире 1891-1893 годов. Эти хорошие отношения культивировались главным образом благодаря Памирскому отряду. Начальники наших пограничных с Афганистаном постов на Памире старались сколь возможно чаще делать визиты начальникам ближайших афганских постов и приглашали их к себе. Эти визиты сопровождались обильным угощением, обменом подарков, устройством увеселений, пикников. Торговля на Пяндже была свободна, и это давало огромные удобства для наших пограничных гарнизонов: они могли покупать муку и скот из богатого Бадакшана; тогда многие офицеры отряда обзавелись чудными бадакшанскими скакунами. Как только началась англо-бурская война, что совпало с началом предсмертной болезни покойного эмира афганского Абдурахмана, все разом и резко изменилось в отношениях между русскими и афганцами. Афганское правительство запретило под страхом смертной казни продажу русским на Пяндже как лошадей, так и разных жизненных припасов. Афганские офицеры стали возвращать обратно своим русским vis-a-vis по постам на Пяндже подарки, которые русские офицеры, по заведенному раньше обычаю, пробовали посылать за Пяндж. Некоторые афганские офицеры, возвращая подарки обратно, присылали при этом письма с извинениями: «мы мол по прежнему к вам расположены, да боимся Кабула». Один писал: «рад бы принять ваш подарок, да боюсь, что мой писарь пошлет донос в Кабул». О пикниках забыли и думать. Афганские патрули стали ревниво наблюдать за границей. Произошло несколько пограничных инцидентов в роде пленения афганцами нашего, известного читателю, джигита и переводчика Мансура. Особенно обострились отношения в 1900 году. Все это сильно било по карману Памирский отряд. Не угодно ли доставлять муку и баранов в Лянгар Гишт с Поста Памирского![10]

Причина столь резкой перемены в отношениях к нам афганцев по всей вероятности та, что в начале войны с бурами Англия не пожалела денег на подкуп лиц, окружавших тяжело больного тогда афганского эмира. Расчет был тот, чтобы намутить возможно больше повсюду и отвлечь внимание держав от южной Африки.

За последние два года, как мне сделалось известным по переписке с туркестанскими друзьями, отношения афганцев к нам на Памире стали опять улучшаться.

15 июля 1900 г., выступив из Ямчина до восхода солнца, я быстро сделал переход в 45 верст и прибыл довольно рано в Лянгар Гишт. Между Ямчином и Лянгар Гиштом видел несколько хороших оазисов на нашем берегу Пянджа, оазисов, приютивших богатые кишлаки. Здесь таджики окружают свои сады и сакли высокими стенами из камня и запирают двери амбаров и садов на замки. Характер здешних таджиков, ваханцев, совсем иной, чем у их рошанских собратьев. Ваханцы представляются мне далеко не такими нравственными, как рошанцы. Они скупы, не смелы, лживы, негостеприимны. Неужели это только потому, что более богатая природа Вахана обеспечивает населению удовлетворительное материальное благосостояние? У всех таджиков бывших памирских ханств, т. е. у рошанцев, шугнанцев и ваханцев, есть однакоже одна общая и очень важная добродетель. Это целомудрие. Прелюбодеяний здесь не существует, или почти не существует. В редких случаях, когда жена изменяет мужу добровольно, без насилия, виновная, согласно твердому обычаю, убивается, и труп ее бросают в Пяндж, Бартанг или Гунт. При таком характере таджиков Памирского нагорья, становится понятным, как было им тяжело афганское иго, одно из проявлений которого — насилия над женщинами порабощенных племен. Это — главный мотив, побуждавший рошанцев к тому геройскому сопротивлению, которое оказывали они, вооруженные лишь камнями да палками, вторгавшимся к ним военным афганским отрядам. Итак таджички отличаются целомудрием. За все время существования Памирского отряда из таджичек вышла всего только одна солдатская проститутка. А уж не мастера ли наши солдатики ухаживать за бабами! Эта таджичка-проститутка живет близ Хорогского поста в кишлачке Хороге. Она — «без роду и племени», и ее некому было зарезать и бросить в Гунт. Нравственность таджичек западного Памира особенно бросается в глаза по сравнению с легкостью поведения сартянок и киргизок.

Проехав утром 15 июля кишлак Дриж, я наткнулся на горячий ключ. Говорят, их много в Ваханских горах. Тут же, невдалеке от Дрижа, видел я на берегу Пянджа огромную каменную глыбу в форме удлиненного пирога. Верх камня раздвоен трещиной. Сопровождавшие меня ваханцы рассказали связанную с этим камнем легенду. Камень был живым существом — драконом. Таджицкий святой [11] и богатырь Руз Али (По имени Руза Али вероисповедание Памирских таджиков называется алипорузским.) рассек дракона мечем и обратил его труп в камень.

При следовании моем правым берегом Пянджа от самого Намадгута, я все время находился очень близко к Гиндукушу: на всем этом участке Пяндж катит свои воды под самым Гиндукушем. Гребень этого могучего снежного хребта приблизительно параллелен Пянджу и отстоит от него на какие-нибудь 15-20 верст. Склон хребта к Пянджу представляет из себя, согласно февральскому протоколу 1895 г., афганскую территорию — переузину знаменитого международного «буфера». Гребень Гиндукуша есть уже граница Афганистана с Британской Индией.

Таким образом во все время моего следования от Намадгута до Лянгар Гишта я находился в каких-нибудь 15-20 верстах от Индии. Снежные массивы Гиндукуша по большей части закрыты от наблюдателя, следующего долиной Пянджа: их закрывают предгорья, спускающиеся к реке. Но в тех местах, где предгорья прорваны ущельями левых притоков Пянджа, открывается с долины этой реки величественный вид на снежный Гиндукуш.

В 5 или 5 верстах ниже впадения в Пяндж реки Памира я прошел мимо афганского поста Кала-и-Пяндж. Этот пост служит противовесом находящемуся в 7 верстах от него русскому военному посту Лянгар-Гиштскому. Судя по обширности казарм для солдат и для солдатских жен, гарнизон форта Кала-и-Пяндж должен быть численностью не менее роты. Расположен форт очень невыгодно для афганцев, прямо таки нелепо: vis-a-vis, на нашем берегу, над рекой возвышаются предгорья Ваханского хребта, с которых можно обсыпать афганский форт из пулеметов. Я уже не говорю про орудия конно-горной батареи... Правда, что в 1900 г. таковых не имелось не только в Гиште, но и во всем отряде.

Наш военный Лянгар-Гиштский пост — противовес афганскому Кала-и-Пянджскому — расположен на обрывистом правом берегу реки Памира, в двух примерно верстах от места впадения этой реки в Пяндж. Выше устья «Памира» Пяндж носит уже другое название, а именно Вахан Дарьи. От устья «Памира» наша граница с Афганистаном идет по реке «Памиру», и афганский «буфер» значительно расширяется: здесь он состоит не только из склона Гиндукуша, обращенного к Вахан Дарье, но и из могучего горного хребта, служащего водоразделом между бассейнами озера Зор Куля и реки «Памира» с одной стороны и бассейном Вахан Дарьи с другой стороны. Этот горный хребет именуется хребтом Императора Николая II. Долина Вахан Дарьи составляла когда-то, в давние времена, восточную часть Ваханского ханства. Теперь это — афганский Вахан. Между Пянджем, рекой Памиром и Шах Дарьей лежит [12] западный Вахан, принадлежащий теперь России, или, точнее, ее вассалу — Бухаре.

Таким образом Лянгар-Гиштский пост лежит на крайней восточной оконечности бухарского Вахана, на границе с Ваханом афганским. В Лянгар Гиште и его окрестностях часто проявляют себя вулканические силы. Здесь много горячих ключей. Один из них использован для устройства бани, которой постоянно с большой охотой пользуются чины гарнизона поста. Но, если баня без топки составляет выгодную сторону вулканической местности, то оборотной стороной медали являются часто повторяющиеся здесь землетрясения. Зимой 1899-1900 гг. глинобитные мазанки поста потерпели от землетрясения значительные повреждения.

В Лянгар Гиште я был радушно принят начальником поста Михаилом Николаевичем Бромбергом и пользовался его милым гостеприимством в течение двух дней. Отрадно мне было вечером 15 июля прослушать пение православными солдатиками из состава гарнизона целой воскресной всенощной. Под чистым звездным небом, у подножия седого Гиндукуша, безыскусственное, но прямо из души выливавшееся, солдатское пение производило впечатление ни с чем не сравнимое... Но вот окончилось пение псалмов и молитв, составляющих обычное содержание воскресной всенощной. После минутной паузы, солдатский хор с особой силой и воодушевлением грянул: «Спаси, Господи, люди твоя... победы Императору нашему Николаю Александровичу на сопротивные даруя...» С неподдельным восторгом внимали этому песнопению и иноверцы — линейцы из католиков и казаки из мусульман, добровольно прослушавшие всю всенощную. Чувствовался общий подъем духа. Чувствовалось, что маленький гарнизон в 40 человек не считает себя затерянным в мрачной горной пустыне; что для этой горсти людей не представляется невозможным никакой подвиг. Честь и слава начальникам, которые заботятся не только о материальном довольствии солдата, но и о духовной его пище. Таков Михаил Николаевич Бромберг. Этот серьезный, много занимающийся наукой и литературой, офицер был видимо заинтересован моей работой магнитным теодолитом. Он выражал сожаление, что в Лянгар Гиште нет метеорологической станции на манер существующих на Мургабе и в Хороге. Действительно, метеорологические наблюдения в этом пункте имели бы высокий и совершенно исключительный интерес в виду близости Гиндукуша. Один суховей (Fohnwind), спускающийся в Вахан с этого хребта, заслуживает особого внимания и изучения, не говоря уже о множестве других интересных метеорологических вопросов, которые могли бы получить со временем свое решение при существовании в Лянгар Гиште метеорологической станции. Интересно и практически важно было бы устроить здесь и сейсмометрическую станцию — для наблюдений за землетрясениями. Высота Лянгар Гишта над морем около [13] 2900 метров. В Швейцарских Альпах, местами, на такой высоте лежит уже вечный снег. В Гиште, благодаря положению его на параллели 37°, климат очень хороший, несмотря на столь значительное возвышение над морем. Каменистое плато, на котором стоит пост, совершенно бесплодно. Но в двух верстах ниже по реке Памиру, при впадении ее в Пяндж, расстилается обширный луг, свободно пропитывающий десяток казачьих лошадей.

У Бромберга я видел трех почти ручных котят барсов, возрастом от 3 недель до месяца. Ваханцы принесли их ему совсем маленькими, и он воспитывал их на козьем молоке. Теперь маленькие барсы были ростом с хорошего сибирского кота; знали Бромберга и его денщика, но обращали в бегство лягавую собаку, которую не могли видеть равнодушно. Обращала на себя внимание в маленьком зверинце и огромная гималайская сова, живущая у Бромберга уже давно.